Избранное

— В том-то и загвоздка, что взяли вы не учительское жалованье, а чью-то подачку. Я не очень хорошо понимаю большевиков, многое меня настораживает, но ставить им палки в колеса не считаю нужным. Деньги на подносе прямо из банка! Весьма подозрительно! Странная забастовка, странная…

Он ласково смотрел на нее, а она не знала, куда глаза девать.

— Характерец у вас, сударыня, дамский. Забастовали, не задумываясь, совести своей не спросили. Идея-то у вас какая? Смею вас уверить: лозунг «Школе — автономия» подброшен хитрыми людьми.

По-новому раскрылся ей Владимир Владимирович. Как она ошибалась, считая его человеком, у которого нет никаких интересов, кроме математики. Он, может быть, и был таким, пока не почувствовал покушения на то, что ему дорого. Запретили учить ребят! Требовали, чтобы он бастовал! Такого произвола школа не переживала даже в черные дни столыпинщины. Владимир Владимирович глядел дальше, чем Варя.

— Дай им только, этим «свободолюбцам», дорваться до власти, они школьную автономию сошлют туда, куда и Макар телят не гонял. Ну, а деньги надо возвратить. Не пятнайте звания учителя. И совесть будет чиста.

Удивительно прост и верен был совет. Как она сама до этого не додумалась? Владимир Владимирович не сразу ответил Варе, когда она сказала о своем решении вернуть учеников в школу:

— Если искать опору, то у родителей. Хорошему в тысячу раз труднее научить, чем дурному. Многие наши ученики уже вкусили прелесть безделья. Забастовка для них праздник…

Час спустя Варя была в школе. Софья Андреевна встретила ее холодно:

— Сколько ждать! Принесли?

— Что?

— Звонили из «Буревестника», Каштанов нервничает. Он вам оставил оригинал, а в редакции нет ни одной копии.

— Воззвание, — сказала Варя, — я не подпишу. Я больше не хочу развращать бездельем детей.

— Вы изменяете учительской корпорации, — сказала Софья Андреевна. — Штрейкбрехер!

Неожиданно для самой себя Варя вдруг расхохоталась. Только сейчас открылась ей вся нелепость происходящего: ханжа, лакейская душа, обивавшая пороги высокопоставленных лиц, и вдруг этакий гражданский пафос — «учительская корпорация», «штрейкбрехер»!

Наслаждаясь тем, как Софья Андреевна, сбитая с толку ее смехом, пытается сохранить независимый вид, она вытащила деньги из сумочки:

— Что касается полученного мною жалованья, то вот, примите!

— Сдайте в банк. Ищите Каштанова. У него узнаете, где живет кассирша стачечного комитета.

Африкан Каштанов оставил Варе свой адрес. Вот и Коломенская, 15. Варя спросила у дворника, как пройти в квартиру № 5. Тот почему-то покосился на нее и ответил не сразу:

— Не ошиблись ли, барышня? Домовладелка еще летом выехала.

— Мне нужно пятую квартиру, — повторила Варя, досадуя на дворника за навязчивость.

К дверям квартиры № 5, сбитым обшарпанной клеенкой, был пришпилен пером от дамской шляпы лист бумаги: «Звонок снят, входить без стука».

В прихожей стояло пианино, чехол лежал на полу вместо половика. Детская коляска служила стулом молодому матросу. Он залихватски барабанил по клавишам. На Варю матрос только посмотрел, но так, что ее бросило в краску.

В следующей комнате — по-видимому, еще недавно она была гостиной — угрюмый старик начинял взрывчаткой самодельные гранаты, два солдата прибивали к стене портрет Бакунина. На Варин вопрос, где ей найти Каштанова, старик молча показал на дверь.

Рядом была столовая, но какая необычайная столовая! На каминном зеркале висели приклеенные облатками мишени. У окна стояли три подростка и старательно целились в зеркало из револьвера. Африкан Каштанов стоял сбоку и командовал:

— Руку не напрягать. Не дергать спуск, тяните плавно… Отставить!

Подростки послушно опустили наганы.

— Простите, — скрывая растерянность, сказала Варя, — мне необходимо…

Надменная суровость исчезла с лица Африкана.

— Вы?! Какой счастливый ветер занес вас в нашу обитель? Одну минуту терпения. — И он тут же выскочил за дверь. Подростки вышли за ним.

Минута превратилась в верные десять. Варя присела на диван. Через неплотно прикрытую дверь послышалось пение. Это пел в прихожей клёшник:

Равноправье тверже стали
Меж людьми,
Нас в правах всех уравняли
С лошадьми!
Наложу овса без плача
Полный рот,
Заживу себе, как кляча,
Без забот.
Брюк не стану покупать я, —
Для чего?
Лошадь может бегать, братья,
Без всего!

Песенку, очевидно, любили в этой квартире; в соседней комнате подхватил хор:

И платить за обувь до ста —
Не расчет!
Пусть кузнец мне ноги просто
Подкует…

Вернулся Африкан. Он не спеша выложил банку кетовой икры, копченую селедку, пряники и бутылку шустовского коньяка. Варя была голодна, но от угощения отказалась наотрез. Африкан выпил залпом стакан коньяка и стал закусывать пряником, макая его в икру.