Избранное

Шум и гвалт, отраженные скалами, проникали в пещеру, где оставались Милан и Янко, первый раненый, второй изнуренный болезнью. Янко разболелся, а вернее, просто надорвался под непосильным грузом как раз накануне той ночи, когда выпал первый снег. Они спустились с Ягошем в Бистрицу пополнить запасы муки. Набрали два полных ранца и стали карабкаться по круче Спиндируши. Торопились обогнать первую белую порошу, но переусердствовали. Непривычный и ослабевший Ягош быстро выдохся, и Янко взял на себя его ношу. Они преодолели подъем и добрались до загона, что возле Забойского озера; Янко был весь в испарине и не мог двинуть пальцем.

Они залезли в сено, передохнуть до рассвета, а потом остались до полудня, и до ночи, да только, похоже, Янко от той усталости никогда уже не сможет отойти до конца своих дней.

— Давай, Милан, покончим с собой, испортим им праздник!

— Наложить на себя руки, — сказал Милан, — значит перечеркнуть все, что было сделано до сих пор.

— Что ты предлагаешь?

— Возможно, стоит согласиться с Бечиром. Тогда они пощадят Евру и Мираша, а то и Джорджие с Ягошем, если повезет.

— Пошли, истомило меня это ожидание.

Когда они выбрались из пещеры и остановились, на мгновение ослепленные светом, гвалт усилился, в нем уже преобладали издевательские выкрики:

— Ага, вон и заводилы выползли!

— Эй, бросайте там свои бабахалки, не ваше это дело с ними якшаться! Оружие не для трусов и выгребных дел мастеров!

— Что же это ты, непобедимый Янко Видакович, так оконфузился?

— Это не Янко, а одно недоразумение какое-то!

Отобрали у них винтовки, гранаты, револьверы, штанины у Янко ощупали до самого низа, обшарили всего, не скрыл ли гранату или бомбу. Весть о том, что на Быстрых Водах погиб взводный Алекса Вукович из Штитарицы, к этому моменту широко распространилась — четники поклялись еще до ночи отомстить за его смерть. С другой стороны, пронесся слух: Бечир не дает этих трогать, хочет предать суду.

Пока спускались с Гряд, перекинулась тень через Добриловину и стала подниматься снизу им навстречу. На поляне у монастыря к пленным подвели Джорджие и Мираша. Четники загорланили песни, заплясали на снегу, закружились в коло. Самые ретивые, жаждущие мести, человек с десять, отделились от общего хоровода. Во главе — Новак Ёкич и Драгутин Медо, они считали себя обойденными с тех пор, как Бечир перехватил инициативу в свои руки. Взяв наизготовку куцые итальянские карабины с примкнутыми штыками, они рвутся без промедления окрасить их кровью. Тут перед ними вырос сам Бечир Томович: орет, допытывается, где они раньше были, когда их геройство пригодиться могло?.. Бечира толкнули в грудь, так что он пошатнулся, но устоял и с дороги не сошел. Его толкнули во второй и в третий раз, только он решил стоять насмерть: им слово дано, затронута честь, он никого не подпустит к пленным, пока у него голова на плечах держится…

На это обиженные дружно повернулись, полные решимости жаловаться высшему начальству.

Третий день

На пути к Бистрице Бечир позабыл про свое обещание дать им два-три дня передышки под родной кровлей; побоявшись насмешки, они ему об этом не напомнили. В Бистрице пленным отвели дом под ночлег, принесли ужин и соломы для подстилки, но никто из родных не появился — все сидели по домам, им строго запретили выходить. Утром бистричане привели двух коней, для Ягоша и Евры, чтобы довезти их до Поля или до Колашина. Четверо братьев Видаковичей шли за конями пешком. Уже на выходе из Бистрицы с ними столкнулся Милош Павичевич со штабной четой — посланные воеводой Павле Джуришичем проверить, почему люди жалуются на Бечира. Штабные, по большей части из довоенных жандармов, приняли пленных под свою охрану и тотчас же связали Видаковичам руки, показывая тем самым, что теперь шутки плохи. Чета из Поля и «летучая чета» ракитинцев и равнореченцев выступили вперед и затянули песню, скрывая жестокую обиду, которую им нанесли бесцеремонным отстранением от дел: из уготовленного торжества на их долю только то и выпадало, что драть глотки, как голытьбе на чужой свадьбе.

На выходе из Теснины процессию поджидали вдовы четников из Поля и двое Фуштичей — Глигорие, прозванный Пегим Махмутагой из-за родимых пятен на щеках, и его брат Марко, перебежавший к жандармам после убийства соседской свиньи. Бабы притащили с собой пустые жестяные банки и бельевые вальки, чтобы колошматить по банкам и тем самым прославлять победу, на зависть и к досаде вражеской стороны. Они поздравляли храбрецов с удачей и, благословив на дальнейшие охотничьи подвиги, остервенело накинулись на связанных пленных. Горластая Божана с глоткой глашатого выступила для затравки: