Избранное

— Неужто неправду сказала? Глянь, как у него шея покраснела!

— Погоди, Станин, не даешь по-людски слова молвить, — вставляю я.

— А я и не хочу с ним по-людски, с прихлебателем швабским!.. Хорошо им, лопают вволю, погляди, у него на шее жиру — свору собак прокормишь! А ты не встревай! — продолжает она. — Тоже мне адвокат нашелся! Повадились наши господа у кормушки топтаться, разве не так? Вот и он туда же — никто его не гнал в старейшины, мог бы дома сидеть да помалкивать…

Првош какое-то время молчал, раздумывал, стоит ли отвечать этой изнуренной голодом женщине. Наконец заговорил: он был вынужден согласиться, чтобы отплатить Расоевичам, принявшим как своих его родню — Маговичей из Рована и столько времени живших с ним по-братски, в мире и согласии. Вместе держали оборону, воевали, за это согласие пролили кровь, но вот пришла пора пожертвовать добрым именем, выбор пал на него, ему и приходится платить…

Стания не соглашается:

— Этим ты расплачиваешься с главарями, нахлебниками и дармоедами, теми, что привыкли брюхо набивать, — им ты заложил свое имя! А мы для тебя хуже Расоевичей?.. Разве мы не такие же?.. Значит, ты и нам должен, да побольше, чем им!..

— Верно, больше, — произнес Првош грустно. — Но для меня всех долгов многовато, вам отплатят добром те, кто помоложе. И хватит ссор, скажите лучше, сколько вас здесь?

— Немало, — говорит Стания и усмехается, — уж не хочешь ли каждому кофе заказать?

— Не кофе, а хлеба! От хлеба не отказываются, он — от бога.

Стания хотела было возразить, но вспомнила, какие мы голодные, и промолчала. И больше слова не обронила. Пошли мы втроем по пекарням. Првош расплачивался и за буханки, и за булки, и за бублики, скупил все, что нашлось, и оставил албанский город в этот день без хлеба.

Так мы прибыли в Скадар, сытые, повеселевшие, и потом с удовольствием вспоминали Пуку и ее пекарни…

А сверху дохлый пес

Десять дней — говорят, что десять, впрочем, так всюду и пишут, хотя, по-моему, больше, — шли ожесточенные бои под Мойковцем в апреле сорок четвертого года. Какой только силушки сюда не навалило, перемешалось все, перепуталось. В эту огромную мясорубку, окруженную горами, стекаются с одной стороны батальоны и бригады двух партизанских дивизий, а с другой — немецкий легион «Кремплер», полк «Бранденбург», два четницких милешевских корпуса и две белопольские бригады, беранская бригада, андриевичевская бригада, батальон недичевцев из Сербии, немецкие части из Подгорицы, с ними — четники из Лешкополя, Зеты, Куча и четницкий отряд Вукелича из Врмоши. Целыми днями ухают минометы, грохочет немецкая горная артиллерия, стягиваются подкрепления от Плеваля, Приеполя и Печи, прибывают подтянутые, а возвращаются распластанные. Прошлой ночью объявился тут один, до самой зари кричал: «Бросайте винтовки! Бросайте винтовки, не бойтесь!» На рассвете наши подстрелили его, он и замолчал. Казалось, конца этому не будет, но у них все же лопнула подпруга, заставили мы их удирать до самого Лима, жаль только, мне не дали налюбоваться тем, как они улепетывают, направили в Котурачу навести и поддерживать там порядок.

Поп Митар

Не могу сказать, почему выбор пал на меня, ведь опыта такой работы у меня совсем не было. Только и знал: кто порядок наводит, должен и прикрикнуть, и цыкнуть, и за решетку упрятать, и зуботычины раздавать налево-направо, чтобы пребывал в страхе тот, кто повиноваться отказывается, пускай хоть держится подальше. Еду я по Котураче, приглядываюсь к людям в деревнях, расспрашиваю, головой туда-сюда верчу, однако все напрасно, даже прикрикнуть не на кого!.. Господа, разная там реакция собрались и бежали в Подгорицу, прихватив с собой простофиль, что еще в деревнях оставались. Только поп Митар с попадьей не двинулись с места. Они, конечно, тоже реакция, пусть и не первого порядка, но до господ не дотянули, отстали на полпути. Тот факт, что не сбежали, еще не значит, будто они меня или наших поджидали, просто дом у них на отшибе, в сторонке, вот шайка в суматохе и не догадалась прихватить их с собой или не дождалась, когда они замешкались.

Поскольку телефон не работает, сообщаю своему начальнику Панто письмом с нарочным: «Тут остался поп Митар. Если он тебе нужен, давай пришлю. Можно и в Подгорицу турнуть, вся их братия туда подалась, а в общем, как скажешь». Панто отвечает: «Направь попа Митара в Никшичскую жупу [59]. В воскресенье в жупском монастыре состоится конференция православных священников, сторонников народно-освободительной борьбы, пусть на этой встрече представляет наш край. Убеди его в необходимости держаться как подобает и дай все, что ни попросит. Что есть — дай, а чего нет — обещай».