Избранное

— И почему вы решили стать клоуном, Лиффи?

— Почему? Ну, я не думаю, что таким родился. Пародируя взрослых, я вскоре обнаружил, что мои ужимки могут заставить людей смеяться, а вызывая смех, я получаю сладкое. Так что я продолжал делать то, что приносило некоторое удовольствие, сладости. Вот так и началась моя карьера артиста и я как-то постепенно вошёл с ней во взрослую жизнь.

— Но вы не такой, как большинство людей, Лиффи.

— Не такой. Меня слишком долго носило по миру. — Лиффи улыбнулся. — Вы спросите, насколько долго? Не тот ли я странствующий из древности еврей? Мне самому иногда кажется, что эти мои странствия продолжаются двадцать пять веков. Иногда это пугает меня, и я боюсь быть ночью один. — Лиффи печально опустил глаза. — И я часто боюсь, — прошептал он. — Но есть и другая причина, которая не даёт мне быть таким как все. Чтобы подражать людям, нужно их понимать, и в этом моя проблема. Следует быть злым, чтобы преуспеть в этом мире, а если вы хотите преуспеть по-настоящему, надо попросту ненавидеть людей. Но как я могу кого-то ненавидеть, когда я знаю, что чувствуют люди? — Лиффи вздохнул. — Иногда мне хочется стать дантистом; появляется кариес, вы убираете его, и пришлёпываете на это место блестящее золото. Это польза, люди ждут в очереди, чтобы увидеть вас и назвать вас герр профессор доктор или Panzergroupcommander[176]. Но чтобы добиться успеха, нужно думать о людях как о зубах, как это делают нацисты. — Лиффи остановился перевести дыхание; в горле у него елозил астматический хрип. — Хотя это должна быть не просто ненависть, помогающая вам лично продвигаться вперёд и выше. Это сильное чувство, думаю, придётся назвать отвращением к самому себе. Вы обращали внимание, что люди, похоже, ненавидят нас, евреев, в зависимости от того, насколько они втайне противны самим себе? Не то чтобы не было бесчисленных причин, почему люди выбирают для ненависти евреев, а не самих себя. В конце концов, кто хочет ненавидеть себя? Кто бы не возненавидел кого-то другого, если есть кого?

— Вы видели много ненависти, Лиффи.

— Естественно, ведь я еврей. То есть, когда я не король старой Англии. Или шут. Или Святой Дух в какой-нибудь вневременной сказке о жизни, смерти и воскресении.

— Вы складываете всё в одну корзину, Лиффи.

— Это только потому, что я много странствовал и видел так много людей и мест, что не могу притворяться, будто мне легко выделять разные звуки мира или обманывать себя, считая их простыми «трали-вали», а не непредсказуемо сложными фугами… Ненавидеть еврея? Что может быть проще? Это же так просто — ненавидеть дерево или ветер или восход солнца. — Лиффи поднял глаза. Джо он показался вдруг очень маленьким и хрупким. — Но я слышу и простые, чистые звуки, Джо. Вы можете подумать, что я желчный человек, который видит в жизни только горькие вещи, а это совсем не так. Есть и хорошее, есть масса добрых людей, которые мне интересны. Просто сейчас, с войной и нацистами…

— Я понимаю, Лиффи.

— А вы? Вы? Могу я поделиться с вами тем, что чувствую на самом деле? — Лиффи улыбнулся смущенно. — Знаете, что я на самом деле чувствую в глубине души? Я чувствую, словно внутри меня, как по церковной ризе, вышиты золотые колокола и зёрнышки граната. — Лиффи улыбнулся. — И это ощущение даёт мне надежду, что я смогу идти дальше, что не убоюсь зла, как бы ни был тёмен путь впереди.

— Вы можете расшифровать их значение, Лиффи? Вы можете сказать мне, что означает золотой колокол? А гранат?

Лиффи опустил глаза.

— Да, — прошептал он. — Я постоянно чувствую всех людей разом. И вас, и каждого человека. Ибо мы — странные и чудесные создания, и звуки в наших душах столь же ясны, как звон золотого колокола. И на языке у нас, помимо сладости зёрен граната, выросшего под жарким солнцем, всегда есть привкус от праха земного. — Лиффи посмотрел сквозь потолок и улыбнулся. — Так что я не напрасно много бродил и играл много ролей, Джо. Жизнь — это удивительное благословение, и чем больше мы о ней узнаём, тем становимся богаче. Ковыляя в пыли, мы слышим звон золотых колоколов.

* * *

Тут Лиффи резко сел на кровати и засмеялся, сверкнув двумя идеальными рядами блестящих белых зубов. Затем пальцы его замерцали перед ртом, плечи обвисли, и он превратился в маленького сморщенного человечка, дряхлого и беззубого. Поднял вынутые изо рта зубные протезы и посмотрел на них, как кукловод двигая один, а затем другой.

Вниз пошла нижняя пластина. Смех.

Вверх пошла верхняя пластина. Трагедия.

Лиффи засунул протезы на место и посмотрел на Джо.

— Жубы, — сказал он и пошамкал ртом. — Зубы. Они фальшивые. Я тут намедни сформулировал «Закон Лиффи»; он гласит: хорошие зубы говорят о незрелости. Поразмыслите, и вы увидите, что я прав. У кого хорошие зубы? Догадались? Вот! Естественно, и мы с вами чьи-то дети. Даже самый мудрый человек в мире для родителей всё ещё мальчик. Но это не моя проблема, чужая; я отвлёкся. Так вот, я не мудрый, и пока не старый, а моя проблема — нерешаемая, навсегда. Это просто жопа!

— Вы достаточно практичны, Лиффи.