Избранное

«Теперь ждём, — подумал Джо. — Ткань соткана, и они решают, что сказать, а что скрыть, чтобы защитить лелеемую ими редкую хрупкую вещь».

Голос маленькой Элис разрушил тишину:

— Как сильно мы стремимся к одному!

* * *

Белль резко щёлкнула спицами.

— Хорошо, — сказала она. — Ладно, юный Джо, мы дадим тебе то, что ты хочешь. Но всё, что мы скажем тебе сейчас — только ради Стерна. Это не касается войны; ни этой войны, ни какой-либо другой, потому что мы не желаем иметь к этому никакого отношения. Только ради Стерна, потому что мы любим его и потому что он всегда был для нас почти как сын, а такой любви нет предела.

Белль помолчала. Элис встала и смотрела на неё.

— На протяжении многих лет, — продолжила Белль, — мы знали многих беспокойных путешественников из многих стран. Когда людей заносило к нам, сюда, они всегда бывали тронуты безвременьем этого места.

И в этом нет ничего нового для Египта. Ещё Александр Великий, приступая к изменению мира, искал здесь ответы. К его времени паломничество в Египет уже было традицией; люди приезжали посмотреть на загадочные пирамиды и Сфинкса и великую реку в поисках разгадки «откуда есть пошёл» человек, человеческой и женской природы.

Греческое слово «энигма» — значит загадка, что-то неясное.

— Говорить завуалированно, — пробормотала маленькая Элис. — Говорить намёками.

— Да, — сказала Белль. — Как ни странно, древние греки считали, что такова природа повествования о жизни. Пересказывать сказку, говорить о жизни — значит говорить туманно, потому что главное — заманчивое и неуловимое — лежит за пределами сферы ясного света разума. Греки передавали истины рассказывая сказку, миф.

И свойство сказок таково, что кто бы их ни рассказывал, это всегда получаются не просто картинки, а нечто большее.

Белль скептически оглядела Джо.

— Мы знаем имя первого великого греческого рассказчика, не так ли? Или, по крайней мере, время и традиция дали имя этому слепому анониму, который должно быть сидел в пыли на обочине дороги, как испорченный телефон пересказывая то, что выхватил из болтовни прохожих. Ты, Джо, упомянул Смирну, а это ведь тот самый город, где, как говорят, родился Гомер.

Гомер своими мёртвыми глазами видел сверкающие морские пейзажи, видел ландшафты, топографию древнего мира. А люди шли мимо него, воображая, что это их путь в свете дня наполнен движением. Когда на самом деле Гомер был тем, кто по-настоящему — разумом — видел путешествие, потому что он был слеп, а они только жили.

И этот образ слепого Гомера, видящего больше, чем великие герои, о которых он рассказал, видящего больше, чем те, у кого есть глаза, сам по себе загадка. Долгие века его былины передавались на-слух. Тёмные места и иносказание, что-то опущено, а что-то может быть скрыто за списком кораблей.

Воот… теперь мы подобрались к гримуару, который ты сейчас ищешь в Каире.

Белль остановилась, глядя на Джо.

— Сегодня? В этом веке? Стерн? Внезапная поездка в Польшу перед самой войной? Бесценный прорыв?

«Энигма» — это название немецкой шифровальной машины. Незадолго до начала войны польская разведка добыла одну из таких. Стерн узнал о её существовании, и то, что машина должна быть передана британцам. Потому и поехал в Польшу. Он не был на самой встрече в «доме в лесу», но сыграл определенную роль в том, чтобы она состоялась. Что там конкретно происходило я не могу тебе сказать, потому что мы с Элис этого не знаем. Знаем только, что помимо поляков на встрече присутствовали трое мужчин, прибывших из Лондона, и что двое из них были экспертами-криптографами. Третий человек, скорее наблюдатель, чем участник, был там под видом профессора из Оксфорда.

Джо закатил глаза.

— Он вяжет, — неожиданно сказал он.

Белль и Элис уставились на него.

— Что такое? — спросила Белль, поведя плечами.

Джо смутился. Про «вяжет» он брякнул автоматически. Джо нервно провёл рукой по лицу, как будто смахивая паутину; когда Джо делал это движение, ему пришло в голову, что недавно он видел подобные жесты у Лиффи и Коэна.

— Ты знал об англичанах? — спросила Белль.

— Да нет. Просто пришла такая мысль, вот и всё. Простите, что прервал вас, я не специально.

— Не юли, засранец. Кто вяжет? — спросила Белль.

— Третий англичанин, который притворялся профессором из Оксфорда. Вообще-то он шотландец.

— Откуда ты это знаешь?

— Я встречался с ним. Он вяжет, слушает и почти ничего не говорит. И курит крепкие сигареты, вернее, вдыхает через табак, не зажигая. Его называли Минг. Он явно какой-то вождь, из высших руководителей, такой у него характер. Когда я видел его, он путешествовал с американцем и канадцем; одного с ним уровня начальники, надо полагать; назвались Большим и маленьким Биллами.

— Откуда ты знаешь, что твой Минг — тот же человек?

— Просто у меня такое чувство, что так должно быть.

Белль с любопытством смотрела на Джо.

— Ты начинаешь походить на Элис, — сказала она уважительно. — И где ты его видел?

— На вершине горы в Аризоне, — сказал Джо. — Под землёй, но в небе. В Киве.

— Где?

— Индейцы хопи называют их Кива, это такая священная пещера.