Избранное

Покуда он не научился доить овец, он пас свиней, а научившись, сделался чабаном, и не у одного хозяина, а у нескольких, почти у всей деревни. Он стал носить за поясом дудку, а в руке длинную-предлинную жердь. Кто-то из деревенских зубоскалов, увидев у него в руках такое копье, окрестил его Костылем. И пристала к нему кличка. Вот давным-давно он женат, и дом он себе ладный выстроил, а кличка при нем остается.

Все к нему относились с почтением. Даже жандармы. Как-то один из них грубо и жестоко с ним обошелся. Костыль так его отделал, что слух об этом долго был у всех на языке. С тех пор все стали относиться к нему и уважительно, и с осторожностью.

Он честно долгие годы трудился, но все никак не мог позволить себе завести свинью, чтобы было у него в доме свое сало, не заводил и овец, хотя всю жизнь провозился с чужими овцами. А тут вдруг нежданно-негаданно купил себе двух худосочных бычков, откормил их, выхолил, так что любо-дорого. А когда первый раз запряг в телегу, снял шапку, возблагодарил бога и даже прослезился.

На ярмарку он ехал теперь без всякой надобности, просто так, ни за чем. Есть у человека свои волы, есть своя телега — почему же ему не поехать на ярмарку, потолочься среди народу. Встать в том конце площади, где продают скот, чтобы и вокруг его бычков прохаживались покупатели да всякий раз спрашивали: «Почем, хозяин, просишь?»

Он спустился в долину Арджеша. Ткань мрака расползалась, на востоке забрезжил мутный желтоватый свет. Озябнув до костей, Костыль слез с передка и повел своих бычков по обочине, чтоб не мешать проезжим и не уступать им всякий раз дорогу; а то ненароком обругает его какой-нибудь хозяин, что торопится на ярмарку или просто по делу. А дорога неширока.

Чем ближе к городу, дорога становилась все уже. Со всех сторон стекались сюда телеги, пешие люди или с овцами, так малые ручейки стекаются в мутное русло реки. Они наводнили всю городскую площадь, и, попав в один из таких потоков, Костылю пришлось, как и другим, вести своего бычка за рог и взять кнут в руки.

*

Приехал он на место к полудню, в самый разгар ярмарки. Ослабил волам упряжь, дал им корму, а сам прошелся по базару в поисках подходящей рессоры, не нашел и вернулся, купив деревянные грабли. Волы еще жевали. Он уселся на дышло, достал из сумки кусок сала, хлеб, поел сытно, а попить решил, когда отведет волов поить. Но для порядку все же выпил стаканчик водки; в горле приятно защипало.

Заметив, что бычки уже сыты и только без толку разбрасывают сено, он прибрал его в телегу и стал выпрягать волов. Завозившись с ярмом, он не заметил, как другой бычок подошел к повозке торговца-венгра и выхватил оттуда клочок соломы.

Он подошел за телком, и венгр, выругавшись, неожиданно хлестнул его плеткой по лицу. Костыль даже не дрогнул, он отвел бычков к ручью, что протекал прямо посреди площади, напоил их, сполоснул покрасневшее от удара лицо, утерся рукавом и, вернувшись, снова привязал бычков, затем достал из телеги свою длинную жердь и направился к повозке венгра. Тот стоял в компании нескольких человек и, держа за спиной плетку, о чем-то оживленно говорил, все смеялись. Костыль нахлобучил поглубже шапку, чтобы случайно не слетела, оперся на свою палицу и позвал:

— Барин!

Венгр все еще был занят своим рассказом, и вся компания смеялась стеклянными, надтреснутыми голосами.

Костыль, не спуская глаз со своего обидчика, снова позвал:

— Эй, барин, поди сюда!

Венгр оказался не из робких; франтоватый, в сапожках и брюках галифе, он направился к румыну с таким видом, будто собирался его живьем проглотить.

Но лишь он приблизился на должное расстояние, Костыль взмахнул своей дубинкой, и не успел венгр опомниться, как получил удар по голове и упал.

Компания, наблюдавшая издали, тут же бросилась венгру на подмогу, хватая на ходу все, что попадалось под руку. Но Костыль так ловко орудовал своей палицей, что противники, то один, то другой, а то и по двое сразу, все валились наземь. Двое попытались напасть на Костыля сзади, но он ткнул обоих другим концом дубины в живот, и они отлетели в сторону.

Кому голову проломил, кому зубы выбил, а одному даже челюсть набок свернул — восьмерых один одолел. Те, что смогли подняться, отошли в сторону и больше не нападали, стояли как побитые псы, зализывающие свои раны. Все произошло так быстро, что никто и очухаться не успел, не то что позвать на помощь. Только теперь толстая краснолицая венгерка, увидев своего мужа распростертым на земле, завизжала, как поросенок. Со всех сторон сбежался народ, люди бросали еду, оставляли свои торговые дела и бежали поглядеть, что же там случилось. Костыля окружили плотным кольцом, но ни один человек не посмел войти в круг, где мог быть настигнут дубинкой. Вдруг какой-то венгр выхватил нож и бросился на Костыля, тот выбил у него из рук нож и самого треснул как следует…