Избранное

Тут его мысли прервал Чогдов. Дамдин помог ему спуститься с машины, и они, нагрузив на себя свой багаж, отправились в общежитие, до которого отсюда надо было идти километра три. Шли молча, погруженные в свои думы. Дамдин вспоминал дорогу, по которой они сегодня ехали. Особенно запал ему в память плавучий мост через Орхон и старик перевозчик. Было бы время — задержался бы он там на несколько дней и, вообразив себя матросом, плавал от берега к берегу. Затем он подумал, что все это детские шалости, что он уже серьезный мужчина, и, довольный собой, улыбнулся.

Вспомнилось, как он, проезжая днем березовые рощи, с сожалением размышлял: «Эх, если бы такие березки росли у нас, какие замечательные укрюки можно было бы делать из них… А хангайцы все же смешной народ… Всего-то у них вдоволь, а вот укрюки никудышные. Все как на подбор короткие, из толстой лиственницы… А сказать им об этом неловко было, могли и обидеться…»

Оторвавшись от своих раздумий, он громко сказал Чогдову:

— А хорошо все-таки мы съездили!

— Что и говорить, весело, — поддержал его тот.

Дамдин снова вспомнил дорогу, бескрайние поля, пашни и то, как Чогдов, глядя на них, однажды говорил: «Друзья! А наш-то Нацагдорж был редкой прозорливости писателем. Вы, конечно же, помните, как он писал:

Долина Боро… Вот где поля
Под рожь, ячмень и пшеницу!
Распахать бы их, чтоб росли хлеба, —
Здесь я нашу вижу житницу…

А что мы теперь видим? Цаган-Толгой, Орхон, Жаргалунтуй, Иройский госхоз… Всюду сеют хлеб — и какой урожай собирают!»

До самых дверей общежития перед глазами Дамдина мелькали мазанки, приютившиеся прямо у дороги, игрушечные дворики с огородами, связки чеснока, лука, подвешенные у дверей для просушки…

У порога общежития они тяжело опустили свои вещи на землю и облегченно вздохнули. Было темно, ни в одном окне не горел свет. То ли они спешили, то ли ноша была нелегкая, но оба изрядно вспотели — от них чуть ли не пар шел. Чогдов потянул к себе дверь, и она неприветливо скрипнула, будто говоря: «Оставьте свою романтику за порогом».

Гулко отдались шаги на лестнице, и они, держась за стены, поднялись на второй этаж и подошли к своей комнате. Дамдин полез в карман за ключами (он их держал при себе, так как был хозяином комнаты), но в это время Чогдов дернул его за рукав и пальцем показал на дверь. Дамдин сначала не понял, в чем дело.

— Что?.. — испуганно прошептал он, будто ожидал чего-то непоправимого.

— Разве не видишь?

Дамдин только сейчас заметил, что щеколда сменена. Выпучив глаза, они застыли словно изваяния. Первым пришел в себя Чогдов:

— Вроде бы наша комната… Номер-то как и был, так и остался… Двадцать шестой ведь?

— Да! Точно… Может, кто въехал без нас? — забеспокоился Дамдин.

— Не знаю… Щеколда-то другая…

— А что делать? Если дверь закрыта, то надо, наверное, постучать…

— Да уж конечно, не на улице ведь нам ночевать… Видать, кто-то все же въехал…

— Давай стучать… А что? Комната ведь нам была предоставлена…

Пошептавшись друг с другом, они попробовали толкнуть дверь, но она оказалась запертой. Стали стучать и прислушиваться — никто не откликался. Тут Чогдов не выдержал и принялся барабанить изо всех сил. Вскоре скрипнула кровать, послышались шаги.

— Кто там? — раздался грубый голос.

— Мы! Дамдин… Чогдов… — в один голос выпалили они.

— А-а… — послышалось в ответ прямо за дверью. Затем раздался щелчок. Дамдин с Чогдовом переглянулись, словно решая, кто из них должен войти первым.

— Заходите… — снова раздался басовитый голос.

Чогдов осторожно приоткрыл дверь и первым шагнул в комнату. Яркий свет ослепил глаза, пахнуло чем-то обжитым, и они увидели всю картину… Крепко сбитый парень в одних трусах, не скрывая своего неудовольствия, сидел на кровати. Не дав Дамдину с Чогдовом опомниться, он поинтересовался:

— Как доехали? Что-то поздно… Задержались где в пути? — и поднялся с кровати.

Чогдов, сам того не ожидая, попятился, а за ним и Дамдин.

— Да вы чего? Проходите, проходите… А я крепко заснул… Долго барабанили? Думал, вы рано приедете, даже ужин приготовил, ждал… Теперь уж поди и прокисло все… Жамбал-гуай говорил мне, что вы со дня на день должны возвратиться, — сказал он, потягиваясь.

Дамдин с Чогдовом прошли к своим кроватям и, сняв верхнюю одежду, присели, не зная, что делать дальше. А новый жилец тем временем подошел к плите, приподнял крышку чайника, заглянул внутрь и пробормотал:

— Проголодались, наверное… Что же делать? Может, чай вскипятить?

— Пить очень хочется. Жажда замучила… — признался Дамдин.

— Холодненького у меня много припасено. Знал, что вы оба худонцы, вот и прикупил для вас пять литров кумыса… Но что за кумыс, право, не знаю, — сказал он и выставил на стол эмалированное ведро.

Все присели к столу. Новый жилец — звали его Бэхтур — небрежно пододвинул пачку папирос, как бы говоря: «Закуривайте!», и сам завел разговор о том, что еще недавно так волновало Дамдина с Чогдовом.