Избранное

Дого развела огонь в очаге, зажгла масляный светильник, осмотрелась вокруг. Утром она тщательно прибралась в юрте, вытерла всюду пыль, и уборка оказалась как раз кстати: наверное, сын был не один в юрте, и она не показалась им заброшенной и пустой. Она поставила светильник на низенький столик, достала котел и поварешку с полки и начала готовить ужин. В последние дни она и чаю-то толком не пила. Обед не варила, ничего не ела. Дамиран отправился на поиски табуна Сандага, ездил по окрестным айлам, разузнавал, не видел ли кто коней. Уехал он на двух верблюдах, у которых еще сохранились силы. Дого не любила есть одна. Если мужа не было дома, она почти не ела. Она направилась к очагу, но остановилась на полдороге: на полке в уголке лежал завернутый во что-то белое пакет. В неверном свете коптилки она развернула его и вздохнула:

— Ох, сынок!

В пакете лежали два каравая черного хлеба, пачка сахару и целая плитка чаю. А ведь чай у них редкость, это целое богатство.

Снова появились в их юрте вещи, о которых они почти забыли. Она почувствовала аромат чая, и ее даже пот прошиб.

Они давно уже вместо чая заваривали сушеные листья горного миндаля, и Дого до смерти обрадовалась, увидев плитку чая, оставленную сыном. «Несчастный мой, единственный раз приехал — и то никого дома не застал. Как на грех, и отца тоже нет», — корила она себя. Не было в ее жизни вечера горше сегодняшнего. Она не стала варить ужин, только отрезала от плитки крошечный кусочек чая и поставила на таган котел с водой. И так как обычай велел обязательно угостить соседей тем, что привезли в подарок, Дого отрезала от буханки хлеба несколько тонких ломтей, взяла щепотку чая, немного сахару и отнесла все это соседям. Утром она наварила полный котел душистого светло-желтого чая и угостила соседей.

На третий день к вечеру, когда на небе уже загорелись первые звезды, залаяли собаки. На выбитой скотом тропе появился старый Дамиран. Возвращался он ни с чем — табуна не нашел. Услышав, что в его отсутствие приезжал сын, он тоже стал сетовать на судьбу: «Все беды валятся на мою голову». И все-таки они надеялись, что сын еще раз найдет возможность заглянуть к ним.

Дого варила чай, и старики пили его до седьмого пота, а потом стали укладываться спать. И тут Дамиран, поправляя постель, сунул руку под подушку и нащупал что-то гладкое и холодное. Он вздрогнул, отдернул руку, и какой-то тяжелый предмет упал ему под ноги. Дамиран чиркнул спичкой и увидел, что это была бутылка водки.

— Ох, Дого! Посмотри-ка, — он поднял бутылку, — видишь, что подарил мне мой сын! Тебе чай, а мне водку… — Он зажег светильник, сел, осторожно ввинтил в пробку штопор, вынул ее и достал пиалу. В юрте запахло водкой. Он капнул в огонь[73] и, не в силах сдержать нетерпения, сделал большой глоток и крикнул Сандагу, чтобы тот зашел. Сандаг тотчас появился с трубкой в зубах. Как и все последние дни, он был мрачен — жаль было пропавшего табуна.

Следом за Сандагом вошла его старуха. Вчетвером они выпили полбутылки. Конечно, женщины только пригубили водку. Да и сам Дамиран был не большой охотник до выпивки. Но уж если ему подносили — не отказывался. И сегодня он осушил свою пиалу.

— У того, кто имеет детей, рот всегда в масле. — Дамиран явно захмелел. — Если нам будет совсем плохо, приедет на машине сын и отвезет нас в город. — Он долго еще рассуждал, строил планы на будущее, пока в разговор не вмешалась жена Сандага:

— Конечно же, твоя правда. — И она перевела разговор на другое.

И снова потекли дни. Наступил Новый год. На смену году Голубой обезьяны[74] пришел год Курицы. Из последней, прибереженной к празднику муки соседи делали пельмени с тмином и луком, варили вкусные бозы, провожали старый год. Дамиран и Дого сберегли одну из привезенных сыном буханок хлеба и положили ее на блюдо вместе с творогом и сыром. Дого хотела было испечь печенье, да не хватило муки. В праздничную ночь приехали поздравить соседей гости из дальних и ближних айлов. Угощение, правда, вышло небогатое, но они выпили оставшуюся водку, и настроение у всех поднялось. Потом Сандаг и Дамиран сели на верблюдов и отправились с поздравлениями в соседние айлы. Так, согласно обычаю, праздновали Цаган Сар[75] — ездили друг к другу в гости, угощали друг друга, — и в каком-то айле один старик вручил Дамирану, должно быть, долго хранимое им письмо. Видно, оно лежало где-нибудь за униной и поэтому стерлось на сгибах. Это было письмо от сына. Сын писал, что он возил в монастырь Олгий провиант и одежду, что на обратном пути решил заехать в родную юрту, но никого не застал дома и очень огорчился. Он писал, что по долгу службы ездит иногда в родные края и, если будет возможность, постарается заглянуть еще раз…