Избранное

Пять машин мчались по степной дороге. Дого сидела в кабине среднего грузовика. Когда все машины взревели разом, их могучий гул отозвался во всем теле Дого. Она смотрела, как доверху нагруженный кузов идущей впереди машины раскачивался из стороны в сторону. Сама же она, сидя в кабине, почти не ощущала никакой тряски, кроме легкого покачивания. Вообще-то Дого даже не помышляла уезжать так далеко. Разве может женщина уехать, бросив дом, уехать одна, без мужа. Почему же она не отказалась от этой поездки? Почему не сказала, что Дого останется прежней Дого, увидит она город или не увидит? Вчера вечером приехали еще несколько товарищей Ойдова и принялись уговаривать ее наперебой, вот и уговорили старуху… Дого даже и не была знакома с ними толком. Как-то останавливались они у нее по пути — машина у них сломалась, и ее тащили на буксире. Шофер поставил машину возле юрты, порылся в куче винтов и гаек, собранных ею, нашел, что надо, и страшно обрадовался. С той поры Дого стала еще ревностнее собирать железяки, брошенные в степи. Два года тому назад Осор с золотыми зубами засел в низине позади поселка и просидел там несколько суток. Он приходил пить чай со стариками, и они очень сроднились с ним за эти дни вынужденной стоянки.

И все, кто побывал в ее юрте, приглашали Дого в гости, если она будет в городе.

Ойдов сидел за рулем. Он изредка поглядывал на Дого в укрепленное над ветровым стеклом зеркальце. Кажется, она довольна: то и дело выглядывает из окна кабины, вытянув шею. Они преодолели несколько сопок, покрытых кустарником. Ойдов снова взглянул на свою соседку и увидел, что по щекам ее катятся крупные слезы. «Может, это капли пота? Да нет, ресницы мокры от слез. Видимо, что-то взволновало ее, вот и плачет. Сделаю вид, что ничего не заметил, и попытаюсь отвлечь ее от грустных мыслей», — решил он и прибавил скорость. Снова искоса взглянул на Дого: плачет пуще прежнего, слезы дорожками сбегают по щекам. «Может быть, она устала и нужно передохнуть?» — подумал он. А вслух сказал, не отрывая взгляда от дороги:

— Если устали, давайте остановимся. — И снова взглянул в зеркальце. Дого молча покачала головой.

Она старалась сдержать слезы, чтобы не привлекать внимание Ойдова, не беспокоить его зря, но не могла справиться с собой. Дого не стыдилась своей печали, но зачем показывать ее чужим людям? Эта ровная, расстилавшаяся перед ней дорога рождала грустные воспоминания. Она подумала, что и сын ее ехал когда-то вот так же по этой дороге, и горькие слезы полились сами собой.

Десять лет прошло с той поры. Это была зима года Обезьяны. В тот год было много снега. Говорили, что летом будет засуха, а зимой — белый дзут. Скот отощал, мало осталось овец в загонах, ягнят на привязи. Все соседние айлы объединялись, соединяли свои стада и перегоняли их на богатые пастбища. Дамиран объединился с Сандагом, поставившим свою юрту немного севернее. Раз пять меняли они место, пока наконец не остановились на зимовку.

Навоз смерзся, верхушки травы покрылись инеем, буря с утра до вечера била зарядами снега. Обе семьи вместе поправили загоны для скота, работали не покладая рук, все мысли были только о скоте. Когда начались самые сильные морозы, Сандаг во время пурги потерял табун, половина овец пала. У Дамирана вообще было мало скота, но дзут не брезгует и малым: в ту зиму пали годовалые ягнята и козлята. Когда дзут погубил у него половину стада, Сандаг с горя даже перестал выходить из юрты. Шатался от стены к стене без дела и все вздыхал: «Вот так и уходит родительское добро» — и кидал косые, сумрачные взгляды на серое, неприветливое небо. Теперь он уже не выходил к скоту, не чистил мерзлый навоз — сидел в юрте, тупо уставясь перед собой остекленелым взглядом. Вся работа свалилась на плечи Дамирана и Дого. Пусть они лишились своего скота, но разве можно допустить, чтобы он погиб и у соседей! И они выгоняли на пастбище скот Сандага — соседи же!

Однажды, когда ранние длинные тени от островерхих гор протянулись через всю долину, Дого погнала овец к дому. Дул резкий ветер. Невозможно описать, как намерзлась она за день на пастбище, казалось, все тело окоченело. И овцы спешили в загон, торопливо шли друг за дружкой, козы прижимались боками, пряча головы, и тоже шли вереницей, как муравьи. По плотному снежному насту неслись пушинки караганы.

Дого подгоняла овец, поднимала упавших, брала на руки замерзших… Домой приходила, когда первые звезды загорались на небе. И так почти каждый день. Этот вечер был совсем обычным. Дого приближалась к дому, она уже ощущала запах кизячного дыма и, казалось, видела огонь, чувствовала, как в лицо пахнуло жаром. Она смахнула иней, опушивший шапку. Стоило Дого увидеть родную юрту, когда она в конце трудного дня возвращалась с пастбища домой, и она ощущала с новой силой и голод, и холод. Даже овцы поспешно сбились в углу загона, как бабки — в одну кучу.