Избранное

Дамдин был счастлив, что в такой дальний путь отправился вместе с Улдзиймой. Он уже давно забыл о Цэвэлме, и на ум ему частенько стали приходить слова Базаржава: «Счастливый ты человек, Дамдин!» Ему, конечно, не однажды приходилось слышать, как парни восхищались красотой Улдзиймы, сравнивая ее с горной серной. А тут он сам ехал рядом с ней. И как же ему было не радоваться этому! С каждым днем он ощущал, как прикипает к ней всей душой, и думал: «Не любовь ли ко мне пожаловала?»

Вообще-то они были друзьями с детства. Еще детьми строили вместе каменные домики и играли. Лет десять назад Дамдин пас молодняк Цокзола. Улдзийме тогда было шесть лет, и она игривым козленком носилась у своей юрты. Они почти не разлучались: во время дневной и вечерней доек помогали взрослым отделять ягнят и козлят от маток, а потом снова играли.

Улдзийма была чудесной девочкой, доброй и покладистой, и Дамдин делал все, чтобы нечаянно ее не обидеть. Когда Дамдин пригонял скот с пастбища, она непременно выбегала ему навстречу в своем коротеньком платьице и просила покатать ее то на лошадке, то на спине. Дамдин, разумеется, старался исполнять все ее желания, но иногда брать ее на плечи отказывался. Она в таких случаях не отступала:

— А ты забыл свое обещание? Говорил же, что когда вырастешь, то женишься на мне. Говорил?! Если сейчас же не возьмешь меня на руки, я за тебя замуж не выйду…

Дамдину ничего не оставалось, как подчиняться ей. Иногда он и впрямь начинал верить, что они когда-то поженятся, и даже беспокоился, как бы она не вышла замуж за другого.

Сейчас же совсем другое дело. Дамдин старался забыть все, что было связано с ней, считая себя недостойным ее. Он никак не может представить себя рядом с этой образованной, в его понимании, красавицей. «Ну зачем человеку взрослеть? Оставаться бы все время ребенком, тогда и счастье никогда не покидало бы тебя», — думал Дамдин.

Караванщики преодолели уже много холмов и возвышенностей. Улдзийма, видимо утомившись, крикнула:

— Дамдин! Ты не хочешь чая? Выпей-ка холодненького!

— Да-да!.. — согласился тот, но потом вдруг отрезал: — Нет, я, пожалуй, повременю…

— Какой же ты все-таки черствый, Дамдин, — бросила она и замолчала.

Улдзийму мучила жажда, и ей очень хотелось, чтобы Дамдин составил ей компанию, но тот отказался. Этого она не ожидала.

Остановив верблюда, она достала флягу из стеганого войлочного мешочка, подвешенного к переднему горбу верблюда, и стала пить холодный чай. До чего же приятно. Она готова была опорожнить всю флягу, но усталость тотчас как будто рукой сняло, и в глазах девушки снова появился блеск. Верблюд тронулся. Дороге, казалось Улдзийме, никогда не будет конца. Каждый раз, поднимаясь на какой-нибудь холм, она пристально вглядывалась вперед в надежде наконец-то увидеть город, но его и в помине не было. Не меньше Улдзиймы мечтал об этом и Дамдин. «По сравнению с городом доехать до аймака — сущий пустяк. Значит, верно говорят, что до города очень далеко», — думал он.

До полудня они преодолели долину, густо заросшую кустарником. Теперь надо было подниматься на гору Адацаг. Здесь-то их и нагнали Цокзол с Жамьяном. Они частенько отставали от каравана, заезжая в близлежащие айлы, чтобы попить кумыса. Они сразу же подъехали к Дамдину и стали помогать подгонять овец, которые сгрудились и не хотели идти.

— Наверное, тебя жажда замучила, — сказал Цокзол и добавил: — Сейчас устроим привал.

Жамьян же подъехал к Улдзийме и, протягивая ей арул, сказал:

— Пить очень хочется? Возьми, доченька! Говорят, он при жаре хорошо помогает…

Дамдину было неприятно слушать елейный, какой-то приторный голос Жамьяна, и он отвернулся.

Привала ждали все, но, пожалуй, больше всех Дамдин. Ему даже чая не хотелось: лишь бы остановиться, побыстрее соорудить себе что-нибудь вроде навеса и лечь в тени поспать.

Из-за этого, а может, из-за Жамьяна Дамдин стал нервничать. А тот, собирая овец, все кружил поблизости, размахивал бичом и громко покрикивал. Дамдин сразу догадался, что Жамьян и на этот раз хлебнул самогонки. Каждый раз он возвращался навеселе, когда с Цокзолом заезжал в айлы.

На протяжении всего пути Дамдин старался запоминать все, что ему попадалось на глаза: названия долин, гор, холмов и даже бугорков. И делал это неспроста. Он ни на минуту не забывал то, что сказала ему перед дорогой мать: «Плохой человек горазд говорить о еде, а хороший о том, что видел». Ему хотелось, чтобы после возвращения кто-нибудь спросил у него об увиденном в пути. Тогда бы он мог с такими подробностями рассказать обо всем, что ни у кого бы не осталось никаких сомнений относительно его, Дамдина, знаний. Вот как мечтал он стать уважаемым человеком и вырасти в глазах односельчан.

«Вдали от дома, не зная названия какой-нибудь речки, горы, не вздумай вмешиваться в разговор местных жителей. Ты не только их кровно обидишь, но и сами горы затаят к тебе недоброе. Если не знаешь, то называй Хайрхан», — вспоминал он наставления матери.