Избранное

Цокзол подошел к нему, еще раз прикрикнул на овец и спросил:

— Ну что? Проносит? Вот это зарядил! Прямо-таки вихрь, а?! Что же делать? Кругом ведь голая степь!

Дамдин с радостью поддержал разговор:

— Да-да! А нет ли тут где-нибудь поблизости стойбища? Если и ночью будет так лить, то просто беда. — И вплотную подошел к Цокзолу. Плащ у Дамдина, видимо, промок насквозь, и он весь дрожал.

Цокзолу вдруг почему-то стало неспокойно. «Ах, да! Этот чертов плащ. Говорят, такой цвет очень опасен во время грозы», — подумал он и сказал Дамдину:

— Ты отойди немного подальше, а то не удержим овец, если они вдруг начнут разбегаться.

Дамдин, волоча злополучный плащ, отошел шагов на десять и остановился.

Люди говорили, что молния зачастую бьет в одно и то же, четко очерченное место, которое по размеру якобы может быть не больше основания юрты. И что находчивый человек может успеть выскочить из того круга. Цокзол только сейчас вспомнил об этом и, посматривая на Дамдина, пытался мысленно определить расстояние между ним и собой. Затем он резко шагнул назад — от греха подальше — и застыл, боязливо озираясь.

В этот момент так громыхнуло, что у него зарябило в глазах и внутри словно что-то оборвалось. Точно кто-то огненным мечом трахнул его по голове. Он словно в обмороке опустился на землю, закрыл глаза и закричал: «О! Покровительница моя, Дарь-эх!»

Гремело так, будто горы взорвались и катятся под откос. Через мгновение Цокзол медленно открыл глаза и, взглянув в сторону Дамдина, увидел, как тот пытался собрать разбежавшихся овец.

«До чего же смелый и решительный парень! Что бы я делал без него?» — подумал он.

Улдзийма в это время дрожала в палатке, словно жаворонок, на которого накинулся ястреб. Трудно передать, как она испугалась этого грохота. И до этого она закрывала уши и валилась ничком, не в силах сдержать дрожь, а тут и вовсе прильнула к Жамьяну, который продолжал непрерывно орать на грозу.

Улдзийма все сильнее прижималась к его груди, и он, поспешив воспользоваться случаем, с удовольствием обнял ее, приговаривая:

— Ничего, ничего, доченька! Вот-вот пронесет! И надо же быть такой трусихой! Ладно тебе, ладно! Да ты совсем еще ребенок…

На лице его появилась улыбка. «Совсем ребенок, думаешь? Ну нет! А сам, старый дурак, чего боишься?» Вытирая пот с ее лба, Жамьян нежно погладил черные как смоль волосы девушки.

Улдзийма, видимо, не испытывала отвращения к его прикосновениям, так как она покорно сносила все, что он себе позволял. А Жамьян, осмелев, и вовсе взял ее к себе на колени и, успокаивая, шептал:

— Не надо бояться… Дай-ка вытру тебе пот. Сердце-то у тебя как стучит! Тук-тук-тук…

Оно действительно так стучало, что его удары можно было бы услышать на расстоянии. Внезапно Жамьян нечаянно задел ладонью тугую грудь Улдзиймы и тут же испуганно отдернул руку. Да и она, испугавшись, прикрылась руками. Жамьян же, опьяненный запахом ее волос и каким-то неповторимым девичьим ароматом, снова принялся гладить ее щеки, лицо. По его жилам пробежал ток, и давно забытое чувство взыграло в нем, так что даже дыхание оборвалось. Вспоминая былое, он вздыхал и похотливо улыбался.

Жамьян чувствовал, что Улдзийме приятно с ним. Она, тяжело дыша, молча и покорно принимала его ласки. Вдруг он, как бы жалея, поцеловал девушку в щеку, а Улдзийма, видимо, восприняла это как отеческую нежность и даже не шелохнулась. Жамьян тут же крепко прижал ее к себе и стал страстно целовать.

— Ой! Что это вы?! — воскликнула Улдзийма и, еле вырвавшись из его крепких объятий, отбежала подальше. Сердце ее по-прежнему сильно стучало, но состояние какой-то умиротворенности и благодушия, владевшее только что ею, улетучилось — его сменил непонятный страх.

Улдзийме стало так стыдно, что она тут же вытерла щеку, которую только что жадно целовал Жамьян. «А вдруг кто-нибудь видел все это?» — подумала она и огляделась по сторонам. Никого больше здесь не было. По-прежнему лил дождь. Изредка доносился крик Дамдина, успокаивающего овец.

Улдзийма, набравшись смелости, посмотрела на Жамьяна. При тусклом свете свечи она заметила довольный блеск в его серых глазах. На его невзрачном, но сияющем радостью лице блуждала легкая улыбка.

Испытывая странное и непонятное ощущение, она прислушалась к себе. Невольно вспомнились рассказы знакомых девушек и подруг, которые в один голос твердили, что первый мужчина никогда не забывается, и она подумала: «Неужели это правда? Интересно, что же будет со мной?..»

Улдзийме стало не по себе, и ее вновь охватила дрожь. Жамьян посмотрел в ее сторону, нежно и мягко сказал:

— Ничего! Ничего! Не бойся…

«Как же это им удается так легко одурачивать нас?..» — подумала она, почувствовав себя жалкой и одинокой. Затем отвернулась от Жамьяна и рванулась к выходу. Дождь по-прежнему лил и лил.

Глава десятая

Караванщики стали подниматься на перевал Ганг. «Неужели и отсюда не покажется город?» — подумал Дамдин, подстегивая своего скакуна. Дремавший до этого Жамьян тоже оживился и стал размахивать кнутом. Цокзол с Улдзиймой, присматривая за поклажей, ехали впереди.