Избранное

Улдзийма, не скрывая любопытства, смотрела на забавного паренька. Тут появилась Цэвэлжид и, протягивая ему хурут, умильно спросила:

— Это чей же такой славный?

Тот, как и положено, принял его на протянутых ладошках, повернул коня и умчался.

— Какой славный мальчик! Чей? — повернулась Цэвэлжид к мужу.

— Дарги Данжура, — ответил Цокзол.

— Так и знала! Такой умница…

Цокзол немедля принарядился и отправился на собрание. У юрты уже было много народу. Люди, разбившись группками по два, по три, сидели в тени и курили. Среди них он заметил Жамьяна и Надоедливого Намжила. Подойдя к ним, поздоровался и стал набивать трубку. В юрте, судя по всему, тоже собралось много народу — слышно было, как там разговаривали и шумели…

Цокзол, взяв Намжила за рукав, спросил:

— Что за собрание? Ты знаешь?

— Говорят, будут обсуждать вопрос об обобществлении скота.

— Надо же! — пробасил в ответ Цокзол.

А старика точно прорвало вдруг:

— Нет, ты только посмотри, как все в жизни интересно! Как-то жил здесь, в Хангийн-Ус, один русский. Наши звали его Высокий Рыжий, хотя у него и свое настоящее имя было… — Тут он невнятно выговорил какое-то слово, и все решили, что старик произнес его русское имя. Кто-то поинтересовался:

— А ты так хорошо его знал?

Намжил небрежно бросил:

— Мало того, что знал, но даже торговался с ним… Табак хотел у него купить.

— Вот черт! — похвалил его кто-то. А старик, воодушевившись, продолжал:

— Тот русский однажды мне сказал: «Намжил! Очень скоро в этой просторной долине будет пастись скот коммуны. Много, очень много скота здесь уместится…» Значит, верно говорят, что русские умные. С тех пор десять лет прошло. Теперь-то я понимаю, что говорил он правду… Видать, еще тогда знал, что́ здесь будет в наши дни…

Кое-кто поверил словам старика, другие засомневались, считая, что Намжил все выдумал — от него всего можно ожидать.

Действительно, одно лето в Хангийн-Ус в белой остроконечной палатке жили русские. Поваром у них был тот самый Рыжий, с которым говорил Намжил. Местные звали их «древесные русские», так как они целыми днями только тем и занимались, что ставили столбики. Это были топографы.

Однажды, когда тот остался один в палатке, Намжил пришел к нему попросить махорки. Дело было в первое послевоенное лето, поэтому с красным табаком и зеленым плиточным чаем было туговато.

Если бы кто слышал их разговор, то со смеху живот бы себе надорвал. К счастью старика, беседа их происходила наедине. Когда Намжил вошел в палатку, Рыжий накрывал на стол, сколоченный из длинных досок, выкладывал соленую рыбу.

— Конец света! Это у тебя змееныши, что ли?

Русский в ответ дружелюбно улыбнулся и, видимо подумав, что старик приветствует его, сказал:

— Сайн, сайн! (Хорошо, хорошо! — Он знал по-монгольски только это слово.)

Намжил на это тут же возразил:

— Да что тут хорошего?! Муу! (Плохо!) — И, указывая на рыбу, поднял мизинец.

Русский громко расхохотался и снова повторил:

— Сайн, сайн!

Тогда Намжил взял одну рыбешку, рассмотрел ее и пробубнил про себя:

— Надо же! Чем человек питается… — Затем, обращаясь к нему, добавил: — Ой! Муу! Муу! Ты лучше купи овцу и мясо ешь! Ваш человек понимать или не понимать? — Все это он выговорил по-монгольски, но, как ему самому казалось, на русский манер.

Однако тот не понял и покачал головой. Тогда Намжил заблеял как овца и, показывая пальцем на рот, сказал:

— Иднээ! Иднээ! (Кушать, кушать!)

Тот снова не понял и, очевидно решив, что старик рассказывает какую-нибудь шутку, чтобы поддержать его, громко захохотал. Наконец Намжил, отчаявшись вдолбить ему, что надо есть баранину, попросил закурить.

Тут-то они легко поняли друг друга, и русский насыпал ему в горсть табака. Старик сразу же упрятал подарок в кончик пояса, перевязал его и, подняв большой палец, сказал:

— Сайн, сайн!

Тот тоже ответил:

— Сайн, сайн!

Конечно же, никакого разговора о «Коммуне» у них не было.

Зато вечером Намжил, с удовольствием покуривая трубку, рассказывал жене, как он общался с русским и они вполне понимали друг друга. К этому он еще добавил, что хотел заплатить ему за табак, но тот якобы отказался. Его жена, всегда преклонявшаяся перед его умом и находчивостью, за вечерней дойкой овец тоже рассказала соседкам, как ее муж встречался с русским. Старик из соседнего айла, прослышав об этом, сразу же явился к ним, чтобы попробовать русский табак, и за густым дымом, заполнявшим юрту, едва нашел Намжила. Он тоже набил трубку табаком и, жадно раскурив ее, нахваливал Намжила, утверждая, что у него проходит головокружение. Старик за разговорами еще и схитрить успел: докуривал не до конца и сумел остатками табака набить себе кисет.

Народ собрался, и Данжур всех позвал к себе в юрту, где и состоялось собрание.

Сам он прошел на хоймор, встал за маленький круглый столик, на котором уже были разложены всякие бумаги, кашлянул и, объявив собрание открытым, огласил повестку дня, в которой значился вопрос об обобществлении скота.