Избранное

Улдзийма сперва пробежала письмо глазами, потом наклонилась к лампадке и начала читать вслух:

«Ничтожный Дамдин приветствует своего самого искреннего, самого надежного и мужественного товарища, пламенную революционерку Улдзийму и остальных и справляется об их здоровье и благополучии.

От всего сердца надеюсь, что здоровье ваше, словно чистое зеркало, не омрачено никакими недугами, а работа спорится согласно решениям партии и правительства, и все вы процветаете, и солнце никогда не покидает вас.

С радостью сообщаю, что у меня все хорошо и что я со своими единомышленниками тружусь не покладая рук по избранной мною специальности. Если писать о всех здешних новостях, то бумаги у меня не хватит, а если начну рассказывать, то не будет конца моему рассказу. Всего здесь вдоволь. Купить можно любую одежду, а еды и питья — что воды и снега.

Согласно плану развития нашей страны, город Улан-Батор растет и процветает. Где не было дорог, там их прокладывают, а где были, там их покрывают асфальтом. Стройки по высоте разве что с Хангаем можно сравнить, а площади здесь словно бескрайние наши степи. Конные повозки заменяют легковыми машинами «такси». Изо дня в день растет и ширится город.

Особо хочу попросить тебя, чтобы ты написала мне много прекрасных писем и сообщила все новости нашего края.

На этом закругляюсь. До свидания! Собственноручно и с уважением Дамдин уважаемым Цокзолу, Цэвэлжид, Улдзийме и всем остальным товарищам».

Письмо было написано в старом, классическом стиле. Цокзол, как только Улдзийма дочитала, улыбнулся и воскликнул:

— Вот черт! Надо же! Жив и здоров! Попробуй тут предсказывать человеческую судьбу!

— Погоди-ка! Неужели он у нас так складно и мудро умеет писать?.. Вот ведь какими словами-то выражается, — похвалила Цэвэлжид. — Говорят, что в городе вдоволь гребенок для волос. Надо бы хоть одну ему заказать…

— О чем ты говоришь? До твоих ли гребенок парню! Денег-то, наверно, и на еду не хватает… Баранью тушку надо с кем-нибудь передать. Вот это будет подспорье, — решил Цокзол.

Улдзийма радовалась, что у Дамдина все хорошо, но в то же время и завидовала ему. «Значит, и в незнакомом городе вполне можно устроить свою жизнь… А там так замечательно», — думала она.

Одновременно пришла радость и в айл старушки Должин.

В ее маленькой юрте пахло бензином. У хоймора сидел молодой человек и курил папиросу. Перед юртой стоял грузовик. Должин уже успела докрасна разогреть свою маленькую печку и сейчас варила чай. По всему было видно, как высоко она ценила и уважала дорогого гостя, прибывшего издалека.

Заметив машину, Надоедливый Намжил тотчас прибежал к своей соседке и теперь, дымя трубкой, обстоятельно расспрашивал приезжего. На лице его светилась радость — не так уж часто заглядывают сюда гости из столицы.

Немало радостных дней выпадало в жизни на долю Должин, но такого она не припомнит. Старушка места себе не находила: то принималась заново перебирать гостинцы сына, то опять поворачивалась к Того, чтобы спросить:

— Что еще передавал мой сынок? Когда он собирается домой?

— Дамдин живет хорошо, прямо-таки процветает. О нем беспокоиться нечего! Ну а о делах своих, наверно, подробно рассказал в письме, — отвечал Того.

Он прочитал ей письмо Дамдина, но тем не менее Должин продолжала засыпать его вопросами. Уж больно скучала она по сыну и не могла этого скрыть от гостя — плакала и смеялась одновременно. Узнав, что сын стал строителем, старушка обрадовалась. Огорчило ее лишь то, что он не собирается приехать в отпуск раньше будущего лета. И все же она была счастлива и гордилась Дамдином, который, уехав в такую даль, трудился там не хуже других.