Избранное

Факелы были зажжены. Луна начала склоняться в сторону покрытых лесом холмов, и красноватый, кровавый свет факелов освещал лучше, чем луна, обширный сад, раскинувшийся перед террасой. На кустах жасмина, на глицинии, обвивавшей колонны террасы, на лужайках и клумбах играли красные отсветы. Оба секунданта, полковник Бодроки и лейтенант Шофолви, стояли на нижней ступеньке лестницы. Выше их неподвижный и сосредоточенный Телегди держал под руку бледную, дрожащую под голубой бархатной накидкой Эржебет.

Во дворе около кустов собралась вся челядь — испуганные, удивленные и любопытные женщины, кутавшиеся в шали, мужчины, оторвавшиеся от попойки в амбаре, поспешно надевшие на себя куртки и праздничные кафтаны с шитьем, которые они сняли, чтобы не запачкать, а теперь второпях застегнули не на те пуговицы. Музыканты, отступившие в дальний угол к самым воротам, прижимали к груди скрипки, вращая черными глазами, жались друг к другу, продрогшие от ночной сырости, и безрадостно размышляли о том, что и здесь им, наверно, ничего не заплатят, как это случилось накануне на свадьбе, потому что и здесь праздник кончается ссорой.

Около ворот и вокруг конюшни начали собираться крестьяне, разбуженные шумом на господском дворе и светом, неожиданно вспыхнувшим в саду. Подходили молчаливые мужчины в накинутых на плечи куртках, женщины в платках, босоногие, заспанные, вихрастые ребятишки. Лаяли собаки, сбежавшиеся к конюшне.

Бодроки отмерил дистанцию. Противники, молча ожидавшие сигнала, стояли с пистолетами в руках. Их тени легли на освещенные кровавым светом песок и на стену дома.

На лестнице, опираясь на руку отца, дрожала Эржебет и молила бога, чтобы ничего не случилось с Палом. Ведь если Бароти, разгневанный, надувшийся, красный как рак, хорошо прицелится, он убьет его! Может быть, Пал действительно вошел в комнату Иолан только для того, чтобы узнать, как она себя чувствует? Может, все, что ей в этот вечер казалось странным и многозначительным, только плод ее воображения, движимого ревностью? А может быть, и прогулки, и слова, которые говорил ей Пал в Телегдфалве, были ложью? Но у него был такой проникновенный голос, такие искренние глаза, заглядывающие ей прямо в душу! И сегодня он ей сказал, что предпочитает первую расцветшую веточку… Это она во всем виновата, не заметила, что Иолан стало плохо, и сама не пошла осведомиться о ее самочувствии. Тогда бы ничего этого не было… А теперь Пала могут ранить! Эржебет с отчаянием посматривала на отца, но его лицо было неподвижным, ее взгляд скользил по нему, как по стене, а железная рука, сухая и крепкая, сжимала ее руку, как клещами. «Иисус, Мария, святой Антоний…» — шептала она про себя молитву.

Из спальни, из-за тяжелых бархатных штор Иолан наблюдала за суматохой в саду. Посредине лужайки вырисовывался стройный силуэт Пала, а в нескольких шагах от него, словно мешок, стоял Ласло. «О боже, если этот идиот случайно ранит или убьет Пала?! Нет, нарочно он этого, несомненно, не сделает, но может сделать от страха. Ласло, Ласло! За эту дуэль ты мне будешь платить всю жизнь, и платить с процентами!» Кто-то, стоявший на лестнице, кого Иолан не могла видеть из комнаты, подал сигнал. Иолан сцепила пальцы и затаила дыхание.

Противники подняли пистолеты. Некоторые женщины встали на колени. Какой-то мальчишка, прильнувший носом к решетке, принялся громко плакать. Деревенские псы лаяли не переставая.

Пал и Ласло дали по три выстрела в воздух. Иолан глубоко вздохнула, отошла от окна и бросились в кресло. Эржебет повернулась к отцу, чтобы убедиться, что все кончилось. Старик удовлетворенно улыбнулся и освободил ее руку от клещей. Противники подошли друг к другу и молча пожали руки, потом поднялись по лестнице на террасу и вместе с секундантами и гостями вошли в дом.

— Коляску! — крикнул Телегди с порога.

Дворня и крестьяне, столпившиеся у конюшни, в недоумении разошлись. И это все? Тогда зачем было вставать с постели или отрываться от веселого разговора в амбаре? Барские игрушки, много шума из ничего!

Кучера, пошли запрягать лошадей. Ибике из темной кухни следила за Ленци, который с мрачным лицом, сбросив кафтан, возился с хомутами, зажигал фонари, взбивал подушки. Ибике больше не могла плакать. Она стояла, ухватившись за подоконник, и ей казалось, что у нее нет больше сил, что жизнь ее кончена. Вот теперь, через несколько мгновений, она превратится в другое существо, неведомое ей самой, и уже никогда не придется ей ждать Ленци, надеяться построить с ним маленький домик, там, наверху, за мельницей, и посадить вокруг дома цветы. О чем будет думать это новое существо, на что оно будет надеяться, чего оно будет желать? Этого Ибике не знала, и ей было страшно, как же она будет жить дальше.

На задний двор прибежала Маргит.

— Пал Эрдейи велели подавать к воротам его коляску… Ленци, тебя тоже ждут.