Избранное

Неделю спустя тетка Чич появилась снова; на этот раз принесла немножко муки и бидон свиного жира — но о Беллуше даже не заикнулась. Если Юли нипочем не желает взять даром, сказала корчмарша, может дать в обмен немного дров на зиму; моря не убудет, окинула она лесосклад взглядом, ежели и зачерпнут из него две-три кружки. Отсюда телегу-другую дров вывезти — совсем незаметно будет. А вот ежели Юли с дружком своим хоть чуточку мяса нарастят, чем греметь костями-то, — это будет даже очень заметно. Корчмарша похлопала Юли по щеке.

— Эк ты отощала, доченька, — сказала она, — прямо глядеть не на что. Ну, поженились уже?

Девушка отвернулась.

— Бумаги пока не пришли.

— Ничего, ничего, придут же когда-нибудь, — покивала головою корчмарша. — Да, твоему-то не надобно знать, что ты за спиной у него обмены устраиваешь. Если мужчина сам о себе позаботиться не может, женщина должна помочь ему, хотя бы и с левой руки.

Вечера стали холодные, рано темнело. Выпустив со склада корчмаршу, Юли вошла в дом, села на соломенный матрац и, съежившись и кусая ногти, до тех пор смотрела на большой палец ноги в медленно придвигавшейся ночи, пока он совсем не скрылся во тьме. Дядя Чипес дремал в уголке на стуле, изредка всхрапывая, словно приветствуя кружившую над его головой медленнокрылую смерть.

В тот день Ковач-младший явился домой необычно рано.

— Чего лампу не засветила? — спросил он, вступив в темную комнату.

Юли опять с ногами забралась на соломенный тюфяк.

— Керосину принес?

— Откуда ж бы я его принес? — пристыженно пробормотал исполин.

— Из керосинного моря… в шапку набрал бы! — огрызнулась Юли. — Откуда!.. Почем я знаю, откуда! С завода, где вкалываешь!

— Там керосина нету, — покачал головой Ковач-младший. — Поесть дай!

Зеленоватые кошачьи глаза Юли гневно сверкнули, они только что не светились в темноте.

— Накажи господь проклятущие эти порядки, — закричала она, колотя по тюфяку кулаками, — пропади все пропадом, с жуликами-министрами вместе! Рабочий человек пускай слюнки глотает… а им можно все — страну продавать, жиреть в свое удовольствие! Куда вывозят это море керосина, и свинину, и пшеницу, какие в стране есть… вот что скажи!

Ковач-младший протянул к девушке обе руки.

— Что с тобой, Юли? — спросил он ласково. — Что это с тобой приключилось?

— Нет, ты скажи, — крикнула Юли и двумя кулаками сразу изо всех сил опять стукнула по тюфяку, — ты вот скажи, почему задаром работаешь, этакая-то туша слоновья! На кого даром вкалываешь? Кто вместо тебя пожирает тобой заработанное?

— Юли, Юлишка, опомнись! — сложив руки, молил исполин. — Я ведь того не знаю, как…

Но прежде чем Ковач-младший закончил фразу, Юли одним прыжком оказалась возле него, голыми ступнями встала на его обутые в солдатские ботинки ноги и, всеми десятью ногтями вцепившись ему в плечи, изо всех сил стала его трясти.

— Есть тебе подавай? — кричала она как безумная. — А что я тебе дам поесть? Ты-то принес хоть что-нибудь? А если и принес — что ж, мне в темноте за стряпню приниматься? Или ты и керосину принес, и спичек, чтобы мне огонь развести? А соль? Где она, соль, чтобы посолила я то ничего, какое принес ты? Что, что я дам тебе есть?!

Дядя Чипес, до сих пор молчком, не шевелясь, сидевший в углу, вдруг встал и, громко зевая, вышел за дверь. Юли поглядела ему вслед.

— Вот и он тоже помрет здесь у меня на руках, — выговорила она, побледнев, — а тебе ни до чего дела нет! Но если б я и вздумала телегу-другую дров на провизию обменять, чтобы мы все трое не померли с голоду, ты мне этого нипочем не позволил бы, головой ручаюсь!

— Юли, — сказал Ковач-младший, — эти дрова не наши! Что ты болтаешь? Кто повадился к тебе, скажи? Чужаком пахнут твои речи!

В эту минуту сквозь ночную тишь от ворот донесся громкий нетерпеливый стук. Юли отпустила плечи исполина, отскочила.

— Господи Иисусе, кто это может быть в такое время! — прошептала она, и испуганный ее голосок словно осветил вдруг лицо ее, так что Ковач-младший разглядел во тьме даже широко распахнутые трепещущие ресницы и неистовый блеск зубов. — Дылдушка мой, никого не впускай!

Но уже взвизгнул в воротах засов, уже процарапал тишину ночи ржавый скрежет болта.

Смоченные дождем опилки заглушали звук шагов, из темноты надвигалось лишь тревожное дыхание Чипеса.

— Кого вы впустили? — спросил исполин.

— Господи, я же замкнуть-то забыла, — шептала Юли. — А Чипес всех пропускает… Кто там?.. Кто с вами, Чипес?

— Добрый вечер, — послышалось от двери. — Это я, Ференц Беллуш. Улеглись уже?

Комната не ответила. В следующий миг желтый сноп лучей от карманного фонарика ворвался в дверь и выхватил из кромешной тьмы лица Юли и Ковача-младшего.

— Прошу прощения, что побеспокоил в такое время, — заговорил Беллуш, — но я знаю, что господин Ковач уходит днем на работу, вот и не хотел заявиться раньше его. Барышня Юли, не засветите ли лампу?

— У меня нет керосина, — сказала Юли. — Что вам нужно?

— Давайте-ка сюда лампу, — послышался голос Беллуша уже от стола.

Юли отшатнулась.

— Не нужно нам, — выдохнула она чуть слышно.