Избранное

Однажды вечером его встретило пение. Девушка мурлыкала тихо, словно забывшись, — казалось, она сидела у самых ворот и ждала его. На тихий стук тотчас скрипнул засов.

— Впустить тебя? — спросил ее голосок.

— Впустить, — радостно сказал исполин.

— Что ты принес?

— Ничего.

— Ах ты боже мой, надо же! — закричала девушка. — Ничего? Тогда я тебя не впущу.

— Ну, впусти же! — просил Ковач-младший.

— Становись на колени и моли меня слезно! — потребовала девушка.

Ковач-младший глядел на темные ворота и смеялся.

— Не стану молить, — сказал он, — потому кое-что все же принес.

Все стихло, ворота не открывались. Исполин напряженно прислушивался.

— Покажи, что принес, — внезапно раздался над его головой голос Юли, — покажи, иначе не впущу.

Исполин вскинул голову, ошеломленно спросил:

— Ты как же туда залезла?

Голова девушки свешивалась над высоким дощатым забором, пониже, в просвете подгнившей доски, шевелились пальцы ноги.

— На лифте, — сказала Юли. — Показывай, что принес!

Была темная беззвездная ночь. Скоро заморосил дождик. После ужина Юли калачиком свернулась на коленях Ковача-младшего.

— Ты на мне женишься? — спросила она. — Днем я ходила в главную контору за твоим жалованьем, и меня спросили, жена ль я тебе. Ну, что я ответила?

— Что ж ты ответила? — спросил исполин, и его голос дрогнул от волнения. — Директор как-то сказал мне, что ежели я теперь поработаю честно… то он…

Ковач-младший умолк, испуганно глядя на девушку.

— Вот… не помню, что он пообещал, если я теперь поработаю честно, — проговорил он, ошеломленный. — Это было в тот день, когда русские дали мне мяса, а вечером…

Исполин опустил голову на руки.

— Что со мною случилось? — вздохнул он. — Когда случилось?.. Ведь вот только что… а я и забыл уже! — Он прижал к груди своей жаркое девичье тело. — Об одной тебе и помню… ни о чем другом в целом свете! Завтра я напишу в Барч письмо, так?

— Зачем? — спросила Юли.

— Про документы, — тихо сказал исполин. — Чтобы мог я на тебе жениться и чтоб было у меня от тебя столько детей, сколько раз нынче ветер подует. Считай, Юли!

Поезда в те времена ходили еще редко, нерегулярно, почта плелась, как улитка. Когда миновала неделя, Юли стала выходить по утрам за ворота, смотрела на угол — не завернет ли к ним почтальон с проспекта Ваци; но еще через неделю безнадежная эта игра ей прискучила, и по вечерам Ковача-младшего встречала прежняя беспесенная тишина. Не только настроение упало у Юли, но и сама она опала с лица, блеск глаз словно бы потускнел, голос стал глуше, походка развинченной, ей уже не хотелось щебетать, как бывало. Однажды вечером она открыла ворота Ковачу-младшему с сигаретой во рту. Исполин словно запнулся, с отвисшим подбородком уставился на крохотный, часто попыхивавший огонек.

— Ты ль это, Юли? — спросил он, тяжело задышав. — Я не знал, что ты куришь.

— И теперь уж не возьмешь меня в жены? — резко, дрожащим от раздражения голосом спросила девушка. — Ты много чего не знаешь!

— Чего я не знаю? — тихо спросил исполин.

— Ничего!

Ковач-младший склонился к ней, спросил с бесконечной нежностью:

— Что с тобой, Юли?

— Ничего! — тряхнула она головой. — Вот разве только, что ужина нет. За все мои деньги три сигареты дали. Это твое правительство только речи говорить умеет, а дать хлеба народу — дудки, тут оно сразу глухое.

Несколько дней спустя она опять встретила его с сигаретой во рту. Русские дали, рассказывала она, постучались, попросили напиться, да так и застряли здесь чуть ли не до полудня. И я их совсем не боялась, говорила Юли, злорадно поглядывая на Ковача-младшего, они меня ничем не обидели, наоборот даже, сигаретами вот угостили за привет мой. И в «Уранию» звали, русский фильм посмотреть.

— Чего ж не пошла? — спросил исполин. — Если б домой успела ко времени…

Однажды утром на складе появилась нежданная гостья — тетка Чич, корчмарша. Впустил ее Чипес, боронивший пальцами бороду как раз неподалеку от ворог.

— Отошли старика, — показала на него глазами корчмарша, — с глазу на глаз хочу с тобой побеседовать… Весточку тебе принесла от Фери Беллуша, — проговорила, она, наклонясь к ее уху.

Юли едва заметно побледнела, круги под глазами словно бы набухли и потемнели.

— Не интересуюсь! — заявила она.

Тетка Чич ухмыльнулась.

— Беллуш велел передать, что, мол, прощения просит.

Юли встряхнула головой, повторила:

— Не интересуюсь!.. Меня не проведет!.. Вам чего, дядя Чипес?

Долговязый старец подошел сзади, просунул между ними козлиную свою бороду.

— А этой здесь чего нужно? — спросил он с угрозой и костлявым пальцем ткнул корчмаршу. — Зачем она рыщет здесь, барышня Юли? Вы ее звали?

Тетка Чич злобно засмеялась.

— Ступайте-ка к дьяволу, старый козел!

— Куда-куда? — переспросил старик. — Куда, вы сказали? — Его белая борода недоуменно дрогнула. — Отчего вы меня гоните? — спросил он жалобно, обращаясь к обеим. — За всю мою жизнь я не украл куска хлеба, а прожил я долго, барышня Юли! И вот, меня к дьяволу посылают…

— Ладно, дядя Чипес, мы вас не трогали, — сказала Юли. — Забирайте вы свою бороду и ступайте!