Избранное

Затем последовала проверка документов при свете фонарика. И один из охраны провел Сережу в домик, затем вниз в подвал, и открылось довольно обширное помещение. Горело электричество. Сопровождавший постучал в такое же, как у Рыбина, окно, но обитое железом. Окно приотворилось.

— Пакет? Давайте сюда, — приказал голос.

— Вы подполковник Латышев?

— У вас пакет ему?

— Да. Лично.

— Лично и передадим.

— Нет. Это я должен вручить лично, — твердо сказал Сережа.

Из окошка высунулась взъерошенная голова, оглядела связного с ног до головы.

— Чего дуришь? Подполковник, что ли, лично будет принимать почту? Еще чего!.. Есть я для этого…

— По инструкции пакеты с этим грифом передаются лично адресату. Вы должны это знать, — отвечал Сережа.

— Ух ты, ученый, а ну покажи!

— В моих руках — пожалуйста, — он показал засургученный конверт.

— Ладно! Вам же хуже будет, — сдалась голова, — я вызову подполковника, но вам же хуже.

— Почему хуже? — насторожился Сережа.

— А так. Подполковник даст втык вашему начальству за нарушение инструкции: такие пакеты положено опечатывать пятью сургучными печатями — четыре по углам и одна в центре. А здесь всего одна, и у той сургуч обился, штемпель не разберешь. Я бы, так и быть, принял, но раз вы за форму стоите, разберемся, кто конвертовал.

Сережа не на шутку встревожился за капитана Песочинского. Неужели старик и в самом деле позабыл про пять печатей? Тем более был расстроен, сидел без курева. Наверное, надо было отдать пакет этому вредному дядьке… Не поймешь, и звания какого…

Но окошко уже захлопнулось, и наступила тишина. Сюда не доносились звуки снаружи. А домик-то, посмотришь с улицы, — ничего особенного. Что здесь делают? Внезапно по коридору раздались шаги. Сережа заглянул туда. Впереди шел военный в гимнастерке без ремня и руки назад. Вид у него был серьезный, и Сережа, думая, что это сам Латышев, бросился к нему.

— Не подходить к арестованному! — скомандовал конвоир, идущий сзади с примкнутым к винтовке штыком.

Сережа отпрянул…

Наконец появился подполковник Латышев. Он взял конверт из рук Сережи и расписался в журнале. Лохматый дядька что-то шепнул ему. Подполковник нахмурился, вгляделся в надпись на конверте, вдруг улыбнулся и спросил связного:

— Вы от Песочинского?

— Так точно, товарищ подполковник, — вытянувшись, ответил Сережа.

— Сразу узнал почерк… Вместе служили в финскую. Он в каком звании?

— Капитан, товарищ подполковник.

— Он уже тогда был капитаном. Гм… Да, бывает… Привет ему от меня.

— Есть… Конечно, я передам.

— Вам-то сколько лет? Что-то молод для армии…

— Шестнадцать… Будет… В общем, скоро.

— Добровольцем пошел?

— Да. Так точно…

— Ну, правильно… Даже оружие? Это что — коровинский?

— Ага… ТК. На складе другого не было.

Подполковник посмеялся.

— Надули тебя, солдат, ТК с вооружения уже снят. Но ничего, при случае пальнуть можно… Молодец, действуй!

Уже очутившись на улице, Сережа вспомнил, что нужно было ответить: «Служу Советскому Союзу!» Но он так обрадовался, что все хорошо обошлось, что забыл об этом.

Еще три захода, но концы дальние. Там все обычно. Приняли, расписались. Только в политотделе армии дежурная, красивая девушка-сержант, отдавая ему блокнот со своей распиской, чего-то долго смотрела на Сережу, потом спросила: «Отчего у тебя глаза такие черные?» Выходя оттуда, он услышал реплику майора: «Нина, вы, кажется, перекинулись на младенцев».

А потом ожидание на КП попутной машины, — поездов уже не было. Машины шли, но все не те: либо черные «эмки» с генералами и полковниками — им шлагбаум поднимали без проверки документов; либо «студебеккеры» с боеприпасами — эти никогда никого не сажали, так же как и машины с продуктами. Сережа замерз и заходил в будку КП греться. Там топилась времянка. Часу в третьем ночи в будку забежал дежурный КП и тряхнул за плечо мальчика:

— Давай, солдат!.. Машина в город едет, еле уговорил взять… Но шофер малость кернул — ну, мы и прижали. Бери, мол, а то права отберем.

Сережа подбежал к шлагбауму. В грузовике ГАЗ-АА в кабине сидело двое — водитель и старшина. В кузове никого не было. Сережа мигом взобрался туда, махнул рукой, шлагбаум поднялся, и машина тронулась. Он сел прямо на пол у кабины, закрывавшей его от ветра.

III

Пустую машину потряхивало на каждой выбоине. Мысли были разные, и радостные — следствие беседы с подполковником, и грустные — из-за реплики майора насчет младенца. Потом он подумал, что с Рыбиным теперь все: пароль будет сообщать, пусть жестом, с подстраховкой… Ну, чудак! А вообще он прав. К жесту не подкопаешься… Затем как-то незаметно мысли перекинулись на ту рыженькую, приходившую к их части менять табак и козье молоко на хлеб и сахар. Он не солгал Колотушкину, она в самом деле не знала его имени, но разговор между ними уже состоялся.

Сережа спросил девушку, нет ли у нее папирос. Она ответила, что по талонам папирос не дают, только табак, но что у ее мамы, кажется, еще с мирного времени сохранилась пачка «Казбека».

— Всего одна? — спросил Сережа.

— Одна… Но большая, там сто штук. Знаете, до войны были такие длинные-длинные коробки?