Избранное

Юльча Варга тоже знает это и, связывая снопы, усердно нагибаясь, нет-нет да и взглянет: выдерживает ли ее Янош, не отстает ли? И если видит, что к концу длинных полос он едва выдерживает темп, идет иной раз на две-три сажени позади остальных, она вся трепещет и молится: «Ах, боже милостивый, помоги ему вынести эту жатву, не дай ему заболеть! Ах, как же мне помочь ему, как передать ему свою силу?»

Но где там помочь при косьбе, она не смеет даже сказать: «Что, трудно, мой Янош?» — ибо чувствует, что мужу будет неприятно слышать это, ведь он скрывает от других, да и от нее тоже, что он так слаб. И вот Юльча лишь смотрит на него тревожными глазами, и сердце ее бьется где-то у горла: ах, только бы с ним ничего не стряслось! Ибо эта жатва как война, вот и дядюшка Иштван Киш Тот умер с косой в руках. Просто упал, и все тут. Из пятидесяти пар жнецов несколько всегда остаются в стане: у кого болит голова, у кого желудок, кто свалился от работы, кому стало дурно, кого хватил солнечный удар.

И уж так-то она радуется, так успокаивается, когда жнецы заканчивают полосу и после небольшого перекура начинают вязать снопы и ставить их в копны. Уж теперь-то она может помочь мужу. Нет такой проворной девушки — а для девушек честь и закон обгонять молодиц, — которая обогнала бы ее в ряду. Но она не только споро ставит копны, а еще и вяжет на богу сноп тут, сноп там перед Яни. Ведь какое облегчение для него, — когда в дикой гонке все идут так быстро по густорядью снопов, что не распрямляются между двумя снопами, а в той же позе, в которой перевернули уже связанный сноп и выдернули «хвост», свясло, в одном и том же наклоненном положении уже тянутся вязать следующий, — какое облегчение и радостное удивление, когда он то тут, то там находит связанный сноп — след рук его маленькой жены. Ведь тогда он, прежде чем потянуться к новой, несвязанной охапке колосьев, может распрямиться, глотнуть воздуха и обтереть рукавом рубахи взмокший от пота лоб. От беспрестанных нагибаний с него уже не только градом катит пот, уже не только натружена поясница, но и кровь прихлынула к голове, и голова вот-вот закружится, а мозг временами чуть ли не вспыхивает пламенем, и в глазах темнеет — и вот радостное удивление: этот сноп связан. Ах, моя милая сумасшедшая Юличка, другой такой жены не найдешь в целом свете. Теплая волна любви захлестывает его сердце, и он рвется вперед: пусть при косьбе он чуть отстает, зато в вязке снопов, хотя бы с помощью жены, он впереди всех. Пусть не говорят завистники, барские угодники: этот красный солдат, видать, гнушается работой либо не может справиться с ней.

Однако вязание снопов теперь и для Юльчи не детская забава, потому что маленький незнакомец временами уже шевелится в ее теле. В такие минуты ей становится боязно, но она не говорит об этом Яни, чтобы не усугублять его забот. Однако сама она все чаще думает о том, какая будет радость отцу, если родится сын, ведь дочка, маленькая Бёжике, у них уже есть. (Ее ведь по бабушке так назвали, по Эржи Надь[3].)

Юльча старается помогать Яни не только при работе, но и во время отдыха, во время варки пищи и еды и теперь, замужем, она следит за своей внешностью, в отличие от многих других женщин; за какие-то секунды она ловкими пальцами распускает свои красивые черные волосы, беспощадно сильными рывками гребня приглаживает их, крепко заплетает в косы и укладывает небольшим узлом. Не на темени и не горкой, как принято в здешних местах, а сзади, на затылке свивает гладкий и плоский узел, чтобы не тянул вниз, взмокнув от пота, не мешал при работе.

Юльча хочет сказать всем, и в первую очередь мужу, что она сделает всю мелкую работу, а Янош пусть отдыхает, пусть поспит в перерыве на обед хотя бы четверть часа — при большой усталости каждая капля сна дорога. По ночам, хотя она сама очень уставши и ей самой нелегко с тем, еще не родившимся, она с беспокойством замечает, что мужу снятся тяжелые сны, а его мускулы подергиваются. Первые ночи руки Яноша подрагивали во сне так, будто он все еще косил, и он толкал локтями прикорнувшую возле него жену.

Она бережет мужа и от любви. С женской нежностью отводит она попытки сближения, чтобы любовь, которой Яни благодарит ее за ее бесценную хлопотливость, не перешла в бурные объятия, ведь им нужно беречь его силы.

А вот что Яни чувствует к жене среди поглощающих его горестных мыслей — этого ему и не суметь выразить! «Милая моя пташка, дорогая моя перепелочка», — рвется у него из сердца, когда он видит ее хлопотливое проворство. Ибо сейчас, в туго повязанном сзади фартуке вязальщицы, с округлившимся станом Юльча и вправду очень походит на эту птицу с маленькой головкой и сложенными крыльями, бегающую по полосам пшеницы и свежей стерне.