Избранное

Нужно заметить, что в поведении, манерах и словах Ибойки уже тогда проскальзывало нечто вызывавшее у Йожи немного тягостное чувство. Например, такая мелочь: после первых двух-трех поездок, когда выяснилось, что на открытой машине и ветрено и холодновато, Ибойка, по примеру других и под влиянием тогдашней моды, позволявшей женщинам носить брюки на улице и в общественных местах, тоже стала одеваться на такой манер. В этом наряде для влюбленного Йожи она стала, пожалуй, еще соблазнительней, но беда в том, что не для него одного, а это уже было ему неприятно: ведь в его возрасте нелегко справиться с мужским эгоизмом. Но больше всего он боялся, что скажут про Ибойку, когда она появится в таком наряде на селе. Ведь еще совсем недавно он сам и его приятели, завидев на деревенской улице женщину в брюках, плотно облегавших полные бедра и широкий таз, гоготали ей вслед во все горло, а кто-нибудь непременно бросал, подмигивая товарищам: «Глянь-ка, кум, на двух таких муракезеких кобылах (а полные женщины в штанах и в самом деле похожи на эту крутозадую породу лошадей) я бы и двухлемешным плугом пахать взялся!»

Правда, комплекция Ибойки была в ту пору как раз на грани между изяществом и полнотой, но Йожи все-таки не хотелось, чтобы она расхаживала в таком виде по селу.

Не многим приятнее была мысль о том, что скажут об Ибойке и ее «брючных» подружках сельские женщины и девушки. Ему казалось, что он уже слышит ядовитые перешептывания женщин, спешащих на рынок или степенно шествующих в церковь: «Смотри, каковы! Чтоб их разорвало, бесстыжих!» А девушки, собравшись тесной кучкой — точно цветы в букете, — так и уставятся на Ибойку круглыми от изумления глазами, перешептываясь и прыская от сдавленного смеха.

Будь Йожи коренным городским жителем, возможно, он даже и не заметил бы всего этого, но ведь он сам только что из деревни, а потому чувствовал и понимал, что у крестьян на душе. Он-то уже знал по собственному опыту, как удобны брюки на работе, возле машин и станков, даже для женщин. Ему известно также — он читал и видел на снимках, — что женщины во многих странах земного шара ходят в шароварах (правда, не в таких облегающих, мужского покроя, штанах). Но ведь крестьяне этого не знают, к тому же Ибойка сейчас не на работе!

Все это было неприятно Йожи, но отношения у него с Ибойкой пока таковы, что он не позволял себе не только высказать, но даже как следует разобраться в своих чувствах. Тот, кто поставил перед собой большую цель — счастливый брак с такой красивой девушкой, — обходит мелкие препятствия. Уж лучше, если можно, отказаться от поездок в деревню. Он предпочитал таскать ведра с мелом и малевать огромные буквы лозунгов на заборах и стенах домов, лишь бы не подвергать Ибойку недоброжелательным взглядам деревенских жителей.

К счастью, и Ибойке вскоре надоели эти поездки. Деревня уже не была для нее заманчивой новинкой, а ветер и пыль или дождь и грязь по дороге да взгляды встречных на сельских улицах, грубый хохот мужчин, у которых при этом не дрогнет в лице ни один мускул, сверкающие ненавистью глаза на благочестивых, словно окаменевших лицах женщин, разинутые рты ребятишек, круглые от изумления телячьи глаза деревенских девушек тоже не доставляли ей особой радости. Не задумываясь о причинах, Ибойка все же чувствовала — ее не любят. Она привыкла всюду блистать, и ее сердило не только враждебное, но даже просто равнодушное отношение к ее красоте. Откуда ей знать, что крестьян просто не интересовала эта чуждая им красота.

* * *

Из села на свадьбу приехала только мать Йожи — отца уже не было в живых, всем же ехать далеко, да и билет стоит дорого. Старушке-домоседке трудно было пускаться в путь одной, да и дочери боялись за нее. Поэтому сопровождала ее Жужи, одна из замужних сестер Йожефа, которая к тому же сама сгорала от любопытства: какая такая у Йожи невеста и как это она умудрилась надеть ему на шею супружеское ярмо?

Престарелой тетушке Майорош, которая смотрела на сына немного снизу вверх уже с тех пор, как он стал кузнечным подмастерьем (хоть и не в господа, а в ремесленники все-таки вышел!), с первого же взгляда не по душе пришлась будущая сноха, но сказать об этом сыну она ни за что бы не осмелилась. Да теперь уже и поздно — через несколько часов свадьба. Надумай Йожи жениться в родном селе, мать, разумеется, заблаговременно высказала бы ему все, что думает о той или иной девице и ее родителях, но здесь она молчала, стараясь при невесте и ее родичах казаться приветливой. Однако стоило им с дочерью хоть на минуту остаться с глазу на глаз, как они принимались вздыхать и сетовать шепотком:

— Бедный Йожи, бедный мой сыночек! И что он станет делать с этой барышней-белоручкой? Как бог свят, быть ему у нее под каблуком! Он ведь всегда был такой добрый малый…

— Кабы только это, матушка, — отвечала Жужи, — а я так другого боюсь. Мало ей будет одного Йожи… Эти барыни все такие… Вы же знаете, аптекарская-то дочка вышла за помощника аптекаря, господина Кеслера, а господин доктор Фекете все равно к ней ходит. Так уж водится у господ…