Избранное

Но с этим покончено. Из такой особы никогда не получится настоящей жены. Да и ни к чему, теперь уже поздно, все равно она ему больше не нужна. Он видеть ее не может. Ушедшую любовь не вернешь, как не вернуть ни цвета, ни аромата лепестков прошлогоднего цветка.

* * *

Счастливая случайность — у Бенчиков в гостях опять была Эржи Сабадош, на этот раз с сынишкой. Оба малыша, насторожившись, как два котенка, сперва с недоверием издали разглядывали друг друга, прижимаясь к колену своего папы или мамы. Но затем, перестав дичиться, маленькие «зверьки» освоились, и между ними завязалась дружба.

Внимательно разглядев Йошку, Эвика начала: «А у меня кукла есть, с волосиками, вот!» В ответ Йошка Шмидт — так звали и его отца — показал ей заводной игрушечный автомобиль, он тоже, мол, не беднее.

Несколько минут спустя дети уже мирно играли в отгороженном углу комнаты (в «квартире» Розы) на глазах у тетушки Бенчик — они в том возрасте, когда невозможно устоять против соблазна открыть шкаф. Что там спрятано — лакомства или игрушки? Уточка или стаканчик? Их непременно надо оттуда вытащить. А вдруг там окажется щетка и ящичек, а в нем банка с ваксой, которой так интересно мазать ботинки! Как мама делает.

Но пока все шло хорошо: малыши показывали друг другу свои сокровища, а тетушка Бенчик сидела у окна, что-то шила и поглядывала на них поверх очков. Товарищ Бенчик и старик Сабадош расположились за столом, попыхивая деревянными трубками. Они были еще молодыми, начинающими слесарями, когда на эти трубки пошла мода: неизвестно, кто занес ее в Будапешт — господа ли, бороздившие моря, в подражание английским лордам, киноактеры или немецкие мастеровые, — но привычка — великое дело, и оба останутся верны своим старым чубукам, пожалуй, до гробовой доски. Йожи подсел к ним. Даже в молодые годы ему больше подходило общество стариков — такова уж его натура. А сейчас у него к тому те безмерная печаль на душе, и старики для него добрые товарищи — они все знали и, по-мужски сдержанные, не затрагивали больную струну.

Эржи и Роза не разговаривали, вернее, говорили только музыкой: Роза играла на скрипке, а Эржи слушала. Иногда, если ей очень нравилась мелодия и были знакомы слова, она тихонько, вполголоса подпевала.

Роза Бенчик готовилась преподавать родной язык и литературу, но она очень любила свою скрипку, считая, что нельзя быть хорошим преподавателем этих предметов, не зная народной музыки.

Поэтому музыка для нее была не только наслаждением и приятным занятием, как для многих любителей, но и жизненным призванием. С тех пор как Роза познакомилась с венгерской литературой и музыкой, она полюбила их, как способна любить, пожалуй, только женщина, и цель ее жизни определилась. Простая девушка с ткацкой фабрики только теперь познала красоту родного искусства, и ей хотелось свою любовь к нему передать другим, всем! Это стало для нее смыслом жизни, и Роза твердо решила быть учительницей именно здесь, в Будапеште, где так много еще людей, не разумеющих даже азбуки венгерской народной культуры. Да, она должна и хочет обучать детей городских мещан, которые выросли на мусорной куче цивилизации, созданной буржуа и «бродягами без родины»; обязана объяснить им, какой красотой, какими духовными сокровищами владеет венгерский народ, и научить их понимать, какая честь быть образованным венгром.

Какой-нибудь чересчур умный психолог объяснил бы страстную любовь Розы к своей профессии, пожалуй, тем, что ей не хватало иной любви, недоставало мужа, ребенка; быть может, тут имелась и доля правды, но не в этом суть: ее любовь к своей профессии была так же глубока, искренна и горяча, как материнская любовь.

Для Йожи, одного из лучших и уважаемых рабочих страны, который давно уже не глядит на мир со дна жизни, сквозь дверь кузни Синчака, обшарпанную лошадиными копытами и всегда распахнутую настежь, слово «родина» становилось все ближе и понятнее. Правда, не в прямом его значении — Йожи не виноват, что до сих пор ощущает в нем привкус лицемерия, который оно приобрело по милости краснобаев и борзописцев, прислуживавших прежним «хозяевам», — а в значении «страна», Венгрия. Тут он чего-то еще недопонимал, как не совсем понял, что значит быть стахановцем. В самом деле, что он делает особенного? Работает, как работал, по мере своих сил и уменья, а потому не слишком убежден, что это какая-то особая заслуга или подвиг, за который он достоин премий и славы. Иным стахановцам такая слава ударяет в голову, и они задирают нос выше, чем следует. Другие же, как Йожи и многие его товарищи, никак не хотят верить, что они какие-то особенные люди. И все же он видел и слышал много непривычного, нового, и в нем постепенно росли, крепли высокие гражданские чувства: да, Венгрия — наша родина, наше общее дело, наш большой родной дом!