Избранное

Здесь
пустая
страна,
сквозь ее полотно
зеленью всходит иная, под спудом
бывшая болью
некогда
раньше. Восходит
она из времен чумы, бела
от костей, позвонков и ребер,
от россыпи извести.

Сочти

травы,
сочти
нити дождя,
и свет, и листья
сочти, и впиши
собственные шаги, оживи
словами
кровь в деревьях и
в легких, со стен
и ступеней ржавь
соскреби, пусть она
разъедает
теперь
язвы
твоих ладоней.

И не время думать о ней.

Нынче время для капель
на стеблях, для обновленной
травы и для глаз,
впервые открывших листву.

Перевод В. Куприянова.

МОГИЛА ЗИЛЬХЕРА [9]

Скамейка сбоку, место для отдыха
под сенью листьев, крест над могилою
и деревцо; в молчанье вечном,
вслед наступившем за песней братства,

в молчанье без имен и без памяти.

Лишь тень от рук повисших и сомкнутых,
речей ушедших отзвук. Больше
нет ни вопросов здесь, ни ответов.

Перевод Е. Витковского.

ОТЧУЖДЕНИЕ

Время
бродит
в платье
счастья
и несчастья.

И несчастный

говорит картавым криком
аистов, но аисты его
избегают, мрачны
его перья, тень его ветвится,
ночь вокруг него, и путь любой
его уводит в воздух.

Перевод В. Куприянова.

НОВЕЛЛЫ

БЕЛЕНДОРФ

Сим необычным способом.

По скудности моих финансов.

Вот что можно прочесть в митавских «Ведомостях для образованных читателей», 1809 год, номер двадцать четвертый, речь идет о некоем Белендорфе, Казимире Антоне Ульрихе Белендорфе, родом из Митавы, который в этой газете ходатайствует перед балтийскими торговыми домами о выдаче ему заемного письма на сто талеров, каковое будет оплачено в Бремене.

Белендорф. Что известно об этом Белендорфе?

В пасторате Роденпойс говорят: молодой человек крайне странного нрава, волосы на затылке свисают, как овчина, но таким он был шесть лет назад, а потом его и след простыл. Гувернер Бендиг из Малого Вендена уверяет, будто Белендорф в Берлине издал какой-то «Поэтический альманах» и вообще занимался поэзией — в Иене и, как говорят, также и в Гомбурге, где обретался среди поэтов, которые били там баклуши при дворе какой-то ландграфини или принцессы. Но ведь сам-то Бендиг — санкюлот! Да и эта новость не самая свежая. Стишки Белендорфа, однако, известны. На восьмидесятилетний юбилей генеральши фон Розенберг и еще сия песенка в вышеназванных «Ведомостях»:

Ухожу я, странник вечный,
В путь без отдыха и сна.

Сочинитель не назван.

— Нет, это вовсе не Петерсен, — заявляет редактор Гензлер. — Говорю вам, это Белендорф. Ах да, ходатайство о кредите? Вы полагаете, никто не отзовется? Беренс, Гарткнох, Штрем. Господи, кому это нужно.

Он уверяет, будто тайный советник Вольтман предлагает ему профессуру. Как, в Бремене уже есть университет? А вообще-то он разве в Митаве сейчас, этот Белендорф?

— Чего доброго, он еще предложит издателям свои сочинения, — говорит редактор Гензлер. — Интересно, кому они нужны. Господи боже, тоже мне, сочинения.

«Уголино Геррардеска». Трагедия. Издана в Дрездене в 1801 году.

«Фернандо, или Святость искусства». Драматическая идиллия, издана в Бремене в 1802 году.

«История Гельветической революции» в четырех книгах. «Вольтманова библиотека истории и политики», выпуски десятый и одиннадцатый.

Возможно, он был на хорошем счету там, в Германии. Но сейчас он здесь, и о нем что-то не слышно.

Так у нас и повелось с некоторых пор: молодые люди, наделенные талантами, вылетают из родного гнезда и производят фурор там, на чужбине, а после возвращаются домой, ничего не добившись. И зачем только все это образование? Так говорит наш старший проповедник Гейнце, говорит пасторша Гизе из Роденпойса.

Вот она собственной персоной едет с патроном — бароном фон Кампенгаузеном — в его карете. Едет в Подекай. Они миновали уже имение Гензельсгоф, и тут барон говорит:

— Послушайте, дражайшая.

Сим необычным способом.

По скудности моих финансов.

Дождь. Дождь и дождь. За дождем пустота. Она кажется белой. Волосы, белые волосы безглазого существа, которое поднимает свое белое лицо над кромкой. Над кромкой. Какой кромкой?