Избранное

Трах! Крепким брючным поясом обожгло мне ногу. Ух, собака, поймал-таки меня на крючок! Если вас не обжигали крепким брючным поясом, если вы сами не гонялись за противником, яростно нахлестывая его все тем же ремнем, вам не понять прелести этой игры. Но я попробую пояснить вам ее суть. На площадке очерчивается большой меловой круг. Игроки разбиваются на две партии. Одна — в меловом круге, другая — за его пределами. Те, которые в круге, водят, зорко охраняют снятые с брюк пояса, разложенные пряжками наружу. Другие — мечутся за кругом, стараясь ударом пояса выбить пояс противника. Зазевался или, испугавшись удара, отвел ногу — прощай, пояс! Лахта — называется эта игра.

Заглядевшись на Боюк-киши, я, конечно, упустил свой пояс. Вдобавок, еще хлестнули по ноге. Ничего. Зато вечером я буду наслаждаться словесным поединком Боюк-киши с дедом. Я уже не говорю о гостинцах, которые ждут нас вечером. Никогда Боюк-киши не переступал нашего порога с пустыми руками.

— Ну как, Арсен? Дорого же обошлись тебе гостинцы, дружище! Небось не рад, что пришел твой кирва!

И Васак, злорадствуя, победно размахивает над головой трофейным поясом.

_*

Чуть свет разбудив меня, дед сказал:

— Собирайся, Арсен. В Узунлар надобно идти.

Узунлар — село, где живет Боюк-киши.

Мне очень хочется побывать у нашего кирвы, погостить в его селе. Но из этого села сбежали Азиз со своим отцом. Если бы они не ушли, их, наверное, убили бы кровники. Были бы узунларцы хорошими людьми, от них не убегали бы!

— В Узунлар? А что мы там потеряли? — спрашиваю я деланно-равнодушно.

Радость моя наполовину омрачена.

Но дед не замечает ни моего тона, ни моих слов.

— Сегодня большой день для тебя, малыш. Сегодня ты станешь кирвой.

Лица деда я не вижу, но догадываюсь: оно торжественно. Дед всегда радуется, когда нашему дому выпадает какая-нибудь удача. Быть кирвой — для взрослых, видно, большая радость.

— Подумай, малыш, — слышу я дедов голос из дальнего угла, — какая честь оказана нам. Сегодня у Боюк-киши праздник, сына будут крестить.

Крестным приглашают меня.

— Сам Боюк-киши просил. За этим он и приходил вчера.

— Пусть будет крестным Аво, — великодушно уступаю я.

— Да цыц ты! Язык распустил, — ворчит дед, продолжая суетиться в своем углу.

Покончив с хлопотами, дед подходит ко мне:

— Чье зерно созрело, тому и курица. А об Аво не пекись. Ты старше, тебе и впереди идти.

Я кривил душой, когда предлагал деду взять вместо меня Аво. Дураков нет, сам погуляю на крестинах.

Сборы были недолгими. Сами знаете, какие сборы у деревенского мальчика, который трехи из сыромятной воловьей кожи надевает по праздникам.

Через минуту мы уже шли по узкой горной дороге, ведущей в Узунлар. Шли, как полагалось идти: дед впереди, я чуть поотстав от него. Жаль только, что по дороге не попадаются знакомые ребята, не с кем поделиться своей новостью, не перед кем похвастаться.

_*

Селение Узунлар расположено неподалеку от нашего. Нас разделяет небольшой пригорок, через который перекинута белая полоска. Это дорога в Узунлар. Она была хорошо протоптана, эта вьючная и пешеходная тропа. По ней часто приходили к нам узунларцы продавать хлеб, фрукты, свежие огурцы. По ней нгерцы везли свои изделия.

Перевалив пригорок, мы вступили на земли Узунлара. Эти места мне знакомы, много раз пригоняли сюда своих коров. Хотя этого делать нельзя, пастбище было чужое, узунларское, за потраву нас могли вздуть, но как-то сходило. Узунларцы нас, пастушков из Нгера, не обижали.

Мимо нас на взмыленном коне проскакал тучный мужчина, не поздоровавшись с дедом.

Дед плюнул ему вслед.

— Узунларский Вартазар. Поклон дома забыл. И как похожи друг на друга мироеды!

Узунлар начинался с минарета, который высился под самое небо и был гораздо выше, чем он казался издали, с пригорка, откуда мы обычно любовались Узунларом. С пригорка нам и молла казался маленьким, игрушечным, этаким сказочным гномиком. А вот увидел, ахнул от одного только вида. Какой там гномик. Такой большой, с круглым брюшком, широким лицом и узкими, хитро прищуренными глазами, с мешками под ними. Одна борода только чего стоит. Большая, на всю грудь, подкрашенная хной.

Было раннее утро, час службы, и молла изо всех сил кричал на минарете. Он так энергично сыпал со своей каланчи слова молитвы, что казалось, задался целью обратить нас, меня и деда, в свою мусульманскую веру. Из всей проповеди только и можно было разобрать:

— Бисмилла ир рахману рахим… Бисмилла ир рахману рахим…

Проходя мимо, дед по-христиански снимает шапку. По примеру деда я тоже срываю с головы картуз.

А вот и сам Узунлар. Здесь, как и у нас в Нгере, — крепкие, красивые дома чередовались с низкими, облепленными кизяками глинобитными землянками. Попадались домики вовсе убогие, похожие на сараи. И, как в Нгере, по всем дворам гремели жерновами — домашней мельницей.

Интересно, в каком из этих домов жил Новруз-ами, отец Азиза? Кто его кровник? И почему он хочет убить Новруза-ами?