Избранное

— А если в карманах будет пусто? Не прихватили с собой? Так и огольцов выпустим из рук? — разочарованно протянул Мудрый.

— Зачем же такая милость? — в свою очередь, хитро сощурился Аво. — Подарить им морского узла. Пусть немного побегают в чем мать родила.

Выражение «морской узел» мы взяли напрокат у тех же гимназистов. По-нашему, сотворить с одеждой такое, чтобы сто лет нельзя было влезть в нее. Ведь интересно же отправить этих выскочек домой нагишом!

— Дело, — снова одобрили голоса.

— Тронулись, — скомандовал Аво.

Арам пошел вперед. Мы двинулись за ним. Продираясь сквозь кусты, вышли на пригорок.

— Они должны быть где-то в этом месте. Я видел, как они здесь прошли, — шепотом сказал Арам.

— Тоже мне оракул! Здесь прошли, — передразнил его Аво.

— Здесь самые подходящие места для купания, далеко не пойдут, — заверил Арам.

Аво хотел было снова прокатиться насчет его особых качеств загодя определять все наперед, как Арам приложил палец к губам:

— Тсс! Селедки!

Мы замерли, как подстреленные. Гимназистов пока не видать, но уже слышны были возня, смех, вскрики от холодных брызг, наскоки.

Осторожно, не дыша крадемся к разросшемуся кусту тамариска. Раздвинув ветки, я чуть не вскрикнул от радости. Они, наши желанные. Чуть ли не все шамайки и селедки Нгера сбежались сюда, в это урочище, — до них рукой подать. Такое скопище. Никогда раньше не попадались эти слюнтяи на глаза в таком обилии. Пожива отменная. Круглое зажигательное стекло, за которым мы так охотились, считай уже в кармане. У этих богатеевских сынков губа все-таки не дура. Знают, канальи, где можно всласть накупаться. Здесь вода больше задерживалась в ямках и порожках, можно даже нырнуть головой и не задеть дна.

Среди огольцов я сразу узнал Тиграна и толстого Цолака с братьями. Тоже неплохо. С этими субчиками у меня особые счеты.

Ничего не подозревая, гимназисты шумно резвились, обкатывая друг друга холодными брызгами. Плескались, фыркали, неистово вопя. Вопили, конечно, от холода, должно быть, по-своему спасая собственное достоинство. Хоть и гимназисты, городские неженки, но все же нгерцы, не пристало же им, нгерцам, трястись от холода. Что скажут люди?

Четверо, отделившись от нас, во главе с Айказом поползли на животах вниз по склону. Последним, озираясь по сторонам, полз Сурик.

— Прежде чем стянуть одежду в узел, обязательно смочить ее в воде, — тихо крикнул им вслед Аво.

Таковы были железные условия морского узла.

Из-за прикрытий, затаив дыхание, мы следили за четверкой.

Маскируясь, прячась за кочки и камни, они продвигались вперед.

Купальщики так резвились в воде, что не заметили подкравшихся к их одежде ребят.

Когда все было кончено, Аво скомандовал:

— Вперед!

Мы выскочили из-за кустов. Аво несся вперед, размахивая саблей. За ним, обгоняя его, бежал Васак.

— О-о-о! — покатился над рекой воинственный клич.

— О-о-о! — возвращали горы отзвуки наших криков.

Купальщики бросились к одежде, но она лежала уже скрученная в такие узлы, которые самому черту не распутать.

Голося, огрызаясь, наши огольцы, подхватив мокрую одежду в жгутах, со всех ног бросились прочь. Мы взялись за пращи и дружно принялись угощать их «жареными каштанами» — так мы называли круглые камушки, посылаемые вслед огольцам из пращи.

Но стеклышка не нашли. И это расстроило не одного Аво.

Один из огольцов, все же повернувшись к нам, прокричал во весь голос:

— А зажигательного стекла вам не видать как своих ушей!

И показал нам язык. Он хотел еще что-то прокричать, но его настиг «жареный каштан», угодил в самое лицо, и он, схватившись за ушибленное место, пустился вслед за товарищами наутек.

Аво крикнул им вслед:

— Смотрите, занюханные двоечники-третьегодники, дома ни звука! Пикнете слово — на вас живого места не оставим… Смотрите!

Горы вторили ему, далеко разнося эхо.

Было уже за полдень, когда Аво вспомнил о завтраке. Схватив узелок с едой, он вышел на тропинку и побежал вверх, к пещерам гончаров. Попросив товарищей посмотреть за коровой, я увязался за ним.

_*

— А-а-а, разбойники, пришли! — раздался голос деда из глубины пещеры.

Со свету пещера нам казалась погруженной в ночь. Мы ничего не видели и продвигались ощупью.

— Сюда, сюда, — командовал дед, и голос его отдавался в пустых посудинах.

Освоившись с темнотой, я с любопытством оглядывал пещеру. Здесь все интересно. Вот дед, склонившись над гончарным кругом, вращает ногой колесо деревянного станка. Отец тут же. Засучив до колен штаны, он месит ступнями глину и ровными кусками кидает ее на плиту.

Глина находится все время в движении. Дед схватывает вертящуюся массу, смазывает ее водой, мнет, сплющивает, придавая ей нужную форму.

Когда форма придана, приделаны ручки и ушко, дед берет костяшку и рисует на боках.

Как жаль, что время не сохранило ни одного кувшина, вылепленного дедом! Как хотел бы я снова всмотреться в эти узоры, незатейливые и бесхитростные, как подлинное творчество!

Колесо замедляет ход, руки снимают готовый кувшин. Потом его сушат на чистом воздухе и обжигают в печи.

— Ну, что принесли?

Стряхнув с себя кусочки глины, дед подошел к нам. Мы развязали сверток.