Избранное

Подвиг деда высоко был оценен в селе. После этого он долго ходил под хмельком. Как же откажешься по такому случаю от магарыча?

_*

Странные, непонятные вещи творятся на белом свете! Революция! Сколько разговоров, сколько надежд! Свобода для всех. Земля для всех. Хлеб и сытая жизнь тоже для всех. А Вартазар и Согомон-ага еще больше задирают носы. И власть опять за них.

Напрасно мы искали у деда ответа на волновавшие нас вопросы. Он или кряхтел и отмалчивался, или твердил одно:

— Неправда, наша возьмет! Революция-то, видно, до нас еще не дошла. Карабах — он на самом краю государства лежит.

Но не прошло и недели, как в деревню нагрянули власти, на этот раз из волостного правления. Они ходили по дворам и собирали подати. Их сопровождал головорез Самсон. Он знал потайные погреба во дворах и помогал извлекать оттуда припрятанные запасы.

— Где ты, шорник Андроник? — воскликнул дед, показывая на подходившего к нашему двору Самсона. — Открыл бы глаза, посмотрел, кем стал твой отпрыск на харчах Вартазара!

У нас ничего не нашли. Дед подтрунивал:

— Поищите хорошенько. Может, и карас с вином найдется. Давно этой влаги в рот не брал. Сами знаете, без нее и жизнь не в жизнь.

Самсон пригрозил деду:

— Замолчи, старый шут!

Но дед был невозмутим. Он водил их по дому, заставлял осматривать пустой хлев, сенницу без единой соломинки, двор без птицы и признаков живности.

Дед с каким-то злорадством показывал им все это.

Выпуская непрошеных гостей за калитку, он шумно вздохнул:

— Так и уходите ни с чем? Жаль! А я думал, может, клад раскопаете.

Самсон погрозил камчой.

Когда податные скрылись, дед хитро подмигнул им вслед:

— Дураков нет, чтобы хлеб в амбаре держать! Придите ко мне с добрыми намерениями, — такое угощение устрою, что век помнить будете. Чего-чего, а накормить гостей и напоить всегда найдем чем. Да сохранит бог погреб в сеннице!

Но дед, по обыкновению, хватил через край. Мне были известны богатства погреба, на которые он намекал: там лежало только шесть мер ячменя да несколько домотканых паласов из приданого матери.

Я досадовал на деда: нашел перед кем хвалиться! Мы-то ведь знаем, что хлеба не хватит и на два месяца.

Еще раз заглянув за дверь, дед сказал, все же понизив голос:

— Видели, каков Андроников отпрыск! Ищет дохлого осла, чтобы снять подковы. Недаром говорится: собака для того и лает, чтобы хозяин оценил ее усердие.

_*

— Убили! Убили! — раздалось на улице.

В окно было видно, как народ бежал к дому деда Аракела. Я решил, что убили деда, и бросился туда же. У самых ворот стояла огромная толпа. Работая локтями и головой, я протолкался вперед и увидел распростертого на земле человека с проломленной головой.

Немного поодаль стоял бледный дед Аракел со скрученными за спиной руками. Лицо его было в ссадинах, белая борода местами потемнела от запекшейся крови.

Стоявший рядом со мной крестьянин тихо сказал соседу:

— Вот они, люди Керенского. Не лучше царских стражников!

— Человек день и ночь работает, спину не разгибает, семья на воде и черном хлебе сидит, а они, ироды, пришли и все выгребли.

— Не вынес, значит, старик… Нож до кости дошел.

В толпе я увидел Васака.

— Пойдем предупредим дядю Саркиса, — сказал я ему.

— Пойдем, — согласился Васак.

Выбравшись из толпы, мы побежали на край села, где у самого обрыва стоял дом каменщика Саркиса.

— Дядя Саркис, прячьте все, сейчас стражники придут! — крикнули мы, едва переступив порог.

— Пускай идут, — с усмешкой отозвался дядя Саркис, — пусть досыта наглядятся на голые стены.

Мы осмотрелись. Со стен сорваны все паласы и коврики, бочка, в которой держат муку, пуста. Куда-то исчезли даже виноградный сушняк и кизяк, которым топят печь и тонир.

— Что там наш миротворец намудрил? — спросил дядя Саркис.

— Оглоблей хватил стражника, — ответил Васак.

— Вот уж не ожидал от него! — сказал Саркис, нахмурив брови. — Каталажки боялся, а теперь каторги не миновать. В Сибирь загонят беднягу.

На следующий день деда Аракела увели. Мы с Васаком провожали его далеко за село.

Шел дождь, мелкий, частый дождь, как и тогда, когда вели моего отца.

Дед Аракел шагал между двумя вооруженными конвоирами. Увидев нас в толпе, он крикнул:

— А-а, женихи!.. Присматривайте за внучкой!

— Хорошо, дед Аракел, — отозвались мы, — присмотрим!

Вокруг была тишина, как и тогда. Так же из ущелий тянуло холодом. И мне почудилось, что я слышу глухой звон кандалов.

VI

На рассвете, когда наш новый голосистый петух пропел вторую песню, а третью пока донашивал в горле, я услышал во дворе легкий звон. Так позвякивают монеты на голове Мариам-баджи.

Я выбрался из-под одеяла, на босу ногу нацепил трехи, вышел на крыльцо. Было еще темно. Впотьмах мать мела двор. Мариам-баджи стояла рядом.

— Слыхала новость, соседка? — долетели до меня слова.

Я замер, весь превратившись в слух.

— Вартазаров сын явился!

При этом она сунула палец в рот, облизнула его и снова показала. По принятой стародавней азбуке это означало — совсем бедный, голенький.

Подобная новость так не вязалась с представлением о Хорене, что я сначала не поверил своим ушам.