Избранное

В конце улицы показалась пролетка, запряженная четырьмя лошадьми. Пролетка неслась навстречу нам в облаке пыли. Прохожие шарахались в сторону. Мы едва успели отскочить.

В кузове пролетки сидели подвыпившие люди и что-то горланили на непонятном языке.

— Кто они, тоже англичане? — спросил Васак, закрывая ладонями глаза от пыли.

— Нет, это из Амеркома, — ответил Вачек и, щеголяя осведомленностью, тут же разъяснил: — Американский комитет помощи на Ближнем и Дальнем Востоке.

Васак от удивления свистнул:

— Американы?.. Откуда же они взялись? Тоже по дороге в Индию?

Вачек вдруг спохватился:

— Куда я с вами?.. Мне домой надо. Миссис будет сердиться.

— Миссис? — спросил я. — Что это за миссис?

Вачек на минуту потупился.

— Я теперь в приюте Амеркома, — выговорил он. — А миссис — наша попечительница. — Оглядевшись по сторонам, он зашептал: — В Америку нас подбивают ехать. Молочные реки сулят. Но я не поеду. Наш Нгер не променяю ни на какую Америку, — последние слова Вачек произнес еле слышно — слезы душили его.

Оставшись одни с Васаком, мы долго бродили по городу, но уже без особого интереса рассматривая и золотой крест на куполе Агулисси, и веселого, болтливого, чистильщика сапог Гасана, и расписные ворота богатых домов, и голубые наличники на рамах окон. Слова Вачека о виселице, об американцах погасили в нас эту радость.

Вдруг чьи-то теплые руки легли мне на глаза.

— Убей меня на месте, если догадаюсь, кто в этом большом городе может признать меня! — сказал я.

Руки разжались. Обернувшись, я не сразу увидел, кто передо мной.

— Али!

Около Васака тоже стояли узунларцы Муртуза и Ахмед.

— Да откуда вы взялись, что продаете? — спросили мы.

— Сушенину. Уже продали, — кисло отозвался Ахмед.

— Много выручили?

Друзья грустно улыбнулись.

— Что-нибудь случилось? — испугались мы.

Они замахали руками.

— Да ничего. Кербелаи соблазнил, проклятый!

Из пухлого кармана Али достал горсть бухарской хурмы.

— Семь бед — один ответ. Гуляй, ребята! — сказал Али, протягивая нам райские плоды.

Муртуза и Ахмед тоже очистили свои карманы.

— А знаете, кого мы встретили по дороге, когда шли сюда? — неожиданно сообщил я друзьям. Сказал и испуганно посмотрел на Васака.

Васак делал мне какие-то знаки, но было уже поздно.

— Шаэна. В одежде нищего, — залпом выпалил я. — Он еще поручение дал.

— Шаэна? Вот это встреча! — обрадовались узунларцы.

Каким-то образом мы снова очутились около лавки Кербелаи.

Увидев наши порожние мешки на ослах, хозяин вдруг задвигался, заулыбался, зазывая к себе.

О дьявольское наваждение! Ну как тут было удержаться от соблазна?

Теперь мы угощали наших друзей.

_*

Вы уже догадываетесь, что ждало меня дома?

Вот была головомойка!

Мои объяснения были выслушаны в гробовом молчании, будто я принес весть о кончине близкого человека. Мать ударила руками по бедрам и, показывая на деда, вскричала:

— Весь в него! Такой же неумека и сумасброд! Ах, горе лютое!.. — И заплакала, запричитала.

На крик тотчас прибежала Мариам-баджи.

— Чтоб твои болезни перешли ко мне, несчастная женщина! Что еще стряслось над твоей бедной головой? — крикнула она с порога.

— Что случилось? Это его спроси! — сквозь слезы кричала мать, тыча пальцем в меня. — Не видела мелика Шахназара? Вот он, новоявленный князь, любуйтесь на него!

Мариам-баджи ядовито посмотрела на меня, сдвинула с губ бессменный платок. Из ее рта, словно из рога изобилия, посыпались жгучие слова. Прибежали другие женщины и, узнав о случившемся, также запричитали.

Но дед, почему молчит дед?

Я мельком взглянул на него. Он сидел на том же месте, где я застал его, — на тахте, положив кулаки на колени. Голова закинута назад, и все видели его непроницаемо-неподвижное лицо, покрытое белой щетиной. Если бы не дым, изредка вылетавший изо рта, можно было бы принять его за каменное изваяние.

— Что же он молчит? — кричала еще больше расходившаяся мать, бросая взгляды на деда. — Может, и этот поступок своего отпрыска благословляет?

— Кхе, кхе! — откашлялся дед, вынув изо рта потухший чубук.

Я сжался в комок, готовясь слушать новые попреки. Но дед молча постучал чубуком о край тахты, выколотил пепел и снова стал набивать табаком.

— Всегда так. Когда надо, и за плату из него слова не вытянешь! — кричала мать, сгорая от нетерпения. — От него все несчастья! Вот увидите, он еще похвалит своего щенка!

Дед наконец поднял руку:

— Цыц! Почесали языки — и хватит!

Женщины примолкли. Мать, смахнув слезу, тоже уставилась на деда. На лице ее была такая надежда… Дед томительно долго набивал чубук, уминая табак большим пальцем. Справившись с этим, он сказал:

— Подай мне головешку, Арсен.

Я кинулся исполнять приказание. Дед, прикурив, загасил уголек метким плевком.

— Ну, рассказывай, щенок, как это было.

Я снова принялся рассказывать.

— Кого ты встретил, когда вышел из села? — перебил меня дед.

— Васака, внука Апета.

— Это хорошо. Выходя в путь, подбери попутчика. Это слово наших отцов. Ты поступил правильно. Дальше?

— Дальше мы пошли вместе, держась тропинки, что ведет через одну, потом через другую речку…