Избранное

Свернув с дороги, они пошли по косогору, заросшему мелким лесом, и вскоре скрылись в зарослях орешника и дубняка. Мы тронули ослов.

На повороте дороги из-за пригорка вынырнули два всадника в огромных черных папахах. Передний круто осадил около нас взмыленного коня. У всадника на шароварах, заправленных в сапоги, мы заметили красные лампасы, как и у тех, что избили Шаэна в тот памятный день.

— Не попадались ли вам по дороге нищие? — спросил он нас.

— Попадались, — сразу выпалил Васак. — Один — длинный, с большим носом, другой — маленький, точно щенок.

— Вот-вот! — вскрикнул нетерпеливо всадник. — А где же вы встретили их? Куда они делись?

— Встретили их вон за той горой. После этого мы прошли один родник, потом еще… А они шли вон туда. — Васак махнул рукой неведомо куда.

Кони сорвались с места, швырнув в нас ошметками грязи из-под копыт.

Когда гулкий топот замер вдали, Васак сказал:

— Ловко я их спровадил, правда?

— Ловко, — согласился я, — будут помнить! Но вот за то, что не удалось из-за тебя дорогу спросить, тумаков следовало бы надавать, — хмуро добавил я.

— А смотри, что это вон за гора? — Васак показал рукой вперед.

Я посмотрел на высокое плоскогорье, неожиданно выросшее перед нами. Там в солнечных лучах горели жестяные крыши скученных домов. К ним по отлогому склону, точно змеиный след, зигзагами взбиралась вверх волнистая стежка дороги.

— Не я буду, если это не Шуша! — определил Васак.

— Ври больше! — сказал я, сам взволнованный не меньше его.

Мы двинулись вперед, не отрывая глаз от пылающих вдали крыш.

По мере того как мы приближались, все отчетливее вырисовывались очертания города. От сомнений не осталось и следа. Перед нами была Шуша.

Как завороженные, погоняя впереди себя ослов, мы начали спускаться в долину, на дне которой шумела река.

X

Шуша!

Теперь, когда я пишу эти строки, я многое бы мог рассказать о тебе. Я рассказал бы о Панах-хане, одержимом дерзкой мечтой покорить Карабах и для этого несколько веков назад построившем здесь свою крепость. Я поведал бы, как эта крепость потом выросла в крупнейший купеческий город, который вел торговлю с Россией, Персией и странами Европы. Я многое бы мог рассказать. Я рассказал бы, как Платон Зубов, первый русский военачальник, посетивший город в 1834 году, ровно через восемьдесят два года после основания Шуши, стоял здесь на высоте тысяча четыреста метров над уровнем моря, всматривался в даль. Отсюда как на ладони открывалась его взору вся местность, черные лесистые горы, среди которых лепились белые селения, путаные тропинки и дороги, оплетавшие страну, как синие вены на руке, тучные нивы и высокое небо.

В эту минуту, быть может, и пришло ему в голову решение исторической загадки названия города: Шуша — по-азербайджански означает «стекло».

Я рассказал бы также о великом жителе Шуши, Молла Панах Вагифе, слагавшем здесь свои смелые песни, о Натаван, грустным, литым стихом оплакивающей горестную судьбу своих подруг-мусульманок. Я много бы мог рассказать.

Но чем ты была для меня, Шуша, когда я был маленький и не знал всего того, что знаю сейчас? Что влекло меня к тебе? Почему так забилось сердце, когда я увидел эти пылающие крыши?

Твое имя было испоганено, Шуша! Дорога, которая вела отсюда к нам в село, была проклята матерями и отцами нашими. По ней к нам приходили податные, стражники — всякие охотники до нашего добра. По ней вели моего отца в Сибирь… Не одному мне портила кровь эта дорога.

Но твое имя было и свято для нас, Шуша! Мы знали твоих гусанов [57] и песни их. Мы любили тебя и боялись тебя, Шуша!

_*

Железные ворота со сторожевыми башнями по углам, помнящие времена Панах-хана, пропускают прибывших внутрь, как в закрытый сундук. Вот и узенькие, обсаженные деревьями улицы. Вот лавки, дома. Но вы ничего не поймете, если не познакомитесь прежде всего с лавкой Кербелаи. Под навесом, словно под огромным козырьком, поджав под себя ноги, неподвижно, точно высеченный из камня, сидит старик в круглой шапке из коричневой бараньей шкуры. Около него на прилавке покоится половник с непомерно длинной ручкой. Когда приходит в лавку покупатель, он отпускает товар, не нарушая своей величавой неподвижности. Половник с длинной ручкой достает товар из самых отдаленных углов лавки…

Это он, всеми почитаемый Кербелаи, продавец восточных сладостей.

Шушинцы хорошо знают его. Спросите любого, где можно достать все, кроме птичьего молока, и вам укажут на лавку Кербелаи. Бухарская душистая хурма, персидский белый кишмиш, головки русского сахара, халва — мало ли что можно достать в лавке Кербелаи!

А знаете ли вы подлинное имя Кербелаи? Конечно, нет. Никто в Шуше не знает его настоящего имени. Даже близким людям неизвестно, как его звали в детстве. Кербелаи — это его духовное звание, которое он получил, посетив Кербели [58]. Собственное имя исчезло, растворилось в нем, как и давно отшумевшая молодость.