Избранное

Спешу заметить, не очень доверяйтесь моим словам, когда я по каждому случаю поношу гимназистов. Тому есть причина. Зависть. Мы часто поносим то, что нам недоступно. Помните басню Крылова? Лисица не может достать виноград на дереве, говорит, что тот еще зелен. Мы завидовали гимназистам. Завидовали тому, что они хорошо говорят по-русски, а мы не умели. Завидовали их одежде, сытой жизни. Завидовали их умению запускать в небо бумажные змеи с двумя хвостами. И, наконец, этому спектаклю. Тому, что они могут разыграть спектакль, а мы не можем.

Я далек от мысли утверждать, что спектакль был приурочен к приходу папахоносцев — так стали звать в селе дашнаков, должно быть, за папахи, надвинутые на самые глаза. Не уверен, что есть какая-нибудь взаимосвязь между дашнаками и спектаклем, но, однако, почему именно сейчас расшевелились гимназисты? До этого ходили тише воды, ниже травы, и вдруг — нате, спектакль, настоящий спектакль, какой бывает только в городе. Не берусь выносить приговоры. Может быть, это просто совпадение?

Ну хорошо же, гимназисты, показывайте свой спектакль, развлекайтесь, а мы посмотрим, какие вы Папазяны.

Спектакля, положим, никакого не было. Один за другим выступали гимназисты и с грехом пополам читали стихи, которые они вызубрили еще в Баку, учась в гимназии. Родители их ахали, охали от восторга, а остальные зрители мирно похрапывали, мало кто понимал русский язык, на котором они отчубучивали свои стихи.

Все бы хорошо, если бы не Каро, предавший нас. Подумать только. Мы уже считали его своим, перебежчиком, а тот возьми да переметнись к гимназистам. Такая измена! Впрочем, ничего неожиданного. А как же! Одна порода, одна кровь. Сурик сказал бы похлеще, но ограничимся пока этим.

Но рано, рано жалеть о перебежчике. Еще посмотрим, какой артист этот виноделов сын.

На сцене, красиво откинув голову, стоит Каро. Он декламирует на русском языке стихотворение «Часовой»!

Поначалу все шло хорошо. «Молодец, Каро, — подумал я, — хоть ты и изменник, но я от души рад твоему успеху». Но не тут-то было. Каро вдруг запнулся на полуслове. Должно быть, сбился. Толстогубое лицо его побелело, потом покрылось красными пятнами. Не вспомнив забытое место, Каро начал снова.

Сжав ладони, гладко, без запинки он читает первое четверостишье, доходит до слов, где споткнулся, и снова заминка. Начинает в третий раз, и третий раз не получается, не может вспомнить забытое место. Что было в зале!..

Не знаю, как будет дальше, как Каро обелит себя перед Нгером, но только после этого случая в селе его стали называть Часовым.

_*

Долг, как говорят, платежом красен. Иди теперь наслаждайся новой своей кличкой, досточтимый гимназист.

Если уж на то пошло, придется мне рассказать еще об одной истории, тоже о злополучном спектакле. Правда, на этот раз жертвой стал не кто иной, как я сам.

Заранее признаюсь, осудив Каро за недостойное поведение, я сам чуть было не повторил его измену. И если этого не случилось — отнюдь не по моей прихоти.

Местом для представлений почему-то избрали старый, заброшенный сарай, куда стаскивали весь театральный реквизит со всего села. Стулья, скамейки, табуреты, а то и круглые валуны для сиденья. Это для зрителей. Немало хлопот доставляла устроителям сама сцена.

Для оформления сцены нужны были красивые ковры. Их надо занять у нгерцев. Но кто из нгерцев доверит свой ковер гимназисту? Никто! А мне — пожалуйста. Внуку Оана да чтоб не доверили ковер? Вот и обратились ко мне. Стал я у них за хозяйственника. Нет, право, это даже любопытно: детям богачей — от ворот поворот, а я являюсь — и сразу: «На, возьми, Арсен, семь колен твоих знаем наперед. Ничего не станет с нашим ковром, если одолжим его тебе на день».

А знаете, почему я так старался для них? У меня с гимназистами уговор: взамен ковров они обещали мне в спектакле роль. Вот это будет интересно: вдруг перед нгерцами блеснуть своей особой!

Но я не знал, что роли заучивают заранее. Мне казалось — стоит появиться на сцене, как слова придут сами по себе.

День спектакля, в котором я должен был играть роль, был для меня праздником. И кого только я не звал на этот спектакль! Пригласил даже Асмик. Пусть видит, каков я.

Но гимназисты не дали мне выйти на сцену. Оказывается, все роли распределены заранее, каждый знает, что ему сказать, и мне на сцене нечего делать! Они просто посмеялись надо мной!

Видели бы вы, какая жгучая, недетская ненависть к обманщикам обуяла меня!

Я выскочил на сцену и вцепился в первый попавшийся ковер. За ним полетели другие. Поднялся невообразимый шум. Нагримированные артисты с визгом носились по сцене.

— Это вам за обман, селедки с лакированными козырьками! — подбадривал я себя, хватаясь за новые ковры. — Теперь играйте свой спектакль! Только без моих ковров! Я не один, слышите, лопоухие? Попробуйте остановить нас!