Избранное

— Попугай ты, вот ты кто, — говорю я, озлясь, — набил себе голову чужими словами, будто своих мозгов нет. Ковыряешь камень и думаешь, что тут ананасы вырастут? А еще в Шуше учился!

— А ты, говорят, учишься на горшечного варпета и никак не доучишься?

— Молчи, червяк!

— Горшечник!

— Чего опять не поделили? — послышалось над ухом. Возле нас стоял дядя Мухан.

Я покраснел и кинулся со всех ног прочь.

— Горшечник! — донесся сзади голос Вачека.

_*

Вечер — наше время, время подростков, освобождающихся на час-другой от домашних работ.

Без труда мы могли в это время полакомиться какими угодно плодами и ягодами, но по-прежнему считали особым подвигом совершать набеги на сады Вартазара. Сады эти прятались за высокими и колючими заборами и зорко охранялись. К ним был приставлен сторож с ружьем и кудлатый пес-волкодав, которого мы боялись больше всего на свете.

Во время урожая к страже присоединялся Хорен, расставлявший повсюду хитроумные засады. С каким наслаждением, рискуя быть избитыми и искалеченными, мы проникали в эти райские сады!

Опасность и недоступность делали их еще более заманчивыми. Но как горестна была расплата! Цепкая рука Хорена не знала пощады и жалости. Она отпечатывалась на щеке, драла за уши, и избитого, истерзанного смельчака выбрасывала за забор.

В это лето любой из нас мог забраться в эти сады, не подвергая себя серьезной опасности. Хорен в садах не показывался, а сторож совсем одряхлел и, как все старики, любил поговорить. Пока у шалаша подосланные нами ребята с напускной внимательностью слушали деда, мы хозяйничали в другом конце сада, устраивая себе обильное пиршество из самых редких сортов винограда, персиков и груш.

В один из таких набегов мы стали жертвой неслыханного предательства.

К садовнику были посланы слушатели, облюбованы лазы в заборе. Мы уже рассыпались по саду, выбирая себе лучшие кусты винограда, как вдруг позади раздался голос:

— А-а, попались, мелочь!

Мы остановились.

Гимназисты сплошной стеной, закрывая путь к отступлению, шли на нас.

Это было так неожиданно, что мы остолбенели. До сих пор гимназисты не представляли для нас серьезной опасности. Они были малочисленны, разрозненны, и мы их особенно не остерегались.

— Кому говорят? Кладите обратно, что нарвали! — громко и повелительно, размахивая кривым тесаком, кричал разрисованный углем мальчик, видно главный среди них. — Не то мы исколотим вас, как последних воришек…

Мы так и присели от изумления. В разрисованном углем мальчике мы без труда узнали Вачека.

Так вот кто устроил эту ловушку! Никто не ожидал такой измены со стороны Вачека.

IV

Неизвестно, сколько еще синяков понаставили бы мы гимназистам, а они нам, если бы вскоре не наступило время деревенских увеселений, когда наша вражда обычно затихала.

Чего стоили одни свадьбы!

Особенно пышные бывали свадьбы у богатых. Отовсюду съезжались всадники-макары, родственники жениха и невесты. В честь молодой четы устраивались скаковые состязания.

На горячих тонконогих конях мчались макары, оглашая окрестности криком и свистом. Победитель срывал с головы побежденного папаху.

Тяжело дышащих, взмыленных коней, прежде чем отвести в стойло, давали прогуливать нам. Мы водили их по селу взад и вперед, пока на них не просыхал пот. Иногда, улучив момент, мы брались за стремя, и тогда только нас и видели.

Но больше всего нас манили столы, накрытые на кровлях богатых родственников жениха и невесты. Над белыми скатертями возвышались горы тонирного лаваша, гаты и куриного мяса.

В разгар пиршества кто-нибудь из подвыпивших гостей, держа в руке большой круглый поднос с угощениями, подходил к краю крыши и, прежде чем опрокинуть на нас содержимое подноса, любовался, как мы, задрав вверх головы, отталкивали друг друга, стараясь занять выгодное место.

Самое же интересное время наступало, когда в село приходили канатоходцы и остряк-скоморох. На сельской площади натягивали между двумя столбами толстый канат. Мастер-кандырбаз, в красной рубашке, перехваченной в талии толстым поясом, с длинным деревянным шестом в руке, становился на туго натянутый канат и начинал выделывать такие головокружительные трюки, от которых дух захватывало.

А гусаны, певцы и сказители! Каждый год в это время они появлялись у нас с трехструнными сазами под мышкой и распевали по дворам свои грустные песни. От них мы узнавали историю Армении от арабов до Николая — тяжелую судьбу нашего народа.

Когда с ширококронных тутовых деревьев падали последние плоды, начинался вартавар — праздник любви.

Я слонялся по селу, не зная, чему отдать предпочтение — свадебным яствам, пляске канатоходца над пропастью или грустным песням гусана.

Вартавар раньше меня не интересовал. Я не понимал, почему девушки наряжаются в свои лучшие платья, а парни ссорятся, иногда до крови избивая друг друга. Но в эту осень я предпочел вартавар всем увеселительным зрелищам. Тайком от матери я надел чистую рубашку, в которой ходил в школу, и побежал в тутовые сады, где молодежь устроила качели.