Избранное

(«Про осень да про лето»)

Про осень да про лето,
про года времена
зачем читать у Фета,
зачем у Кузмина?

На осень я не стану

нацеливать перо,
глядеть по Левитану,
взирать как Писсаро.

Перо беру иль кисть я,

гляжу хоть вдаль, хоть вблизь —
летят дожди да листья
и лезут грязь и слизь.

Безумному Ван Гогу

не занимать ума.
Живешь — и слава Богу,
которого нема.

БИРЖА (Из цикла «Петербургское зодчество»)

Ходят вокруг налегке петербургские долгие ветры,
осень без листьев стоит впусте на остром мысу.
Белая биржа лежит, как груженная временем баржа,
и на пустом берегу торга купцы не ведут.
Видно, веленьем богов, возлюбивших чудо торговли,
с юга на север доплыл сей благородный амбар.

(«Твои две груди — как смиренные колени»)

Твои две груди — как смиренные колени,
а страсть — как мясо ветер раскромсал.
Но я пишу тебе, как некогда Елене
писал задумчивый Ронсар.

Но ты не хочешь пить из жизни понемногу

и чуда ждешь от каждого глотка,
и мы с тобой идем бок о бок, да не в ногу,
пустив удачу с молотка.

Чуланчик темных чувств недолго и захламить,

и будет житься лишь самой себе назло.
Судьбу, как самое себя, переупрямить —
великое, быть может, ремесло.

И я к тебе войду в стареющую память,

как то, что близилось и не дошло.

ТРЕТИЙ ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ

Как будто выглянув из детской —
глаза лучисты и чисты, —
послушницею полусветской
себя подслушиваешь ты.
"Наверно, нежный Ходовецкий
гравировал твои мечты".

Голубоглаза, как у Греза,

не уличенная ни в чем,
твоя задумчивая греза
склонилась над твоим плечом...

Но и сама в себе покоясь,

ты можешь жадничать и жечь.
И как экватор, тонкий пояс
тебе нетрудно пересечь.

Там страсть Господня — без страданья,

распятие — но без креста,
и как над Горним надруганье,
как сатанинская Pieta —
миндальных бедер содроганье
и напряженье живота.

Какой задорною мадонной

ты притворяешься, дабы
жать и низиною бездонной
лежать, вставая на дыбы!

(«Хожу я ужинать в столовую»)

Хожу я ужинать в столовую,
куда валят под вечер лавою:
откупорив белоголовую,
я в рюмке, точно в море, плаваю.

Сиди да знай себе поикивай,

соседу всякому поддакивай,
что ходим-де под дамой пиковой,
что фарт у нас-де одинаковый.

А выйду — почему-то улица

во всю длину свою бахвалится:
пускай за домом дом сутулится,
да только нет, шалишь, не свалится!

Как насекомые, пиликая,

и тикая, и даже звякая,
таится тишина великая,
а в тишине — и нечисть всякая.

И сколько хожено и гажено,

и сколько ряжено и сужено,
и есть ли где такая скважина,
куда забиться прямо с ужина?

ГОСПОЖЕ ДУШЕ