Избранное

Лицом уткнулся ей в колени.

И, как хмельной, в одно мгновенье

Уснул… Как так?.. Да так — уснул.

Вояка, балагур, гусар

Спал от усталости, от водки,

От теплоты, от женских чар.

И его руки были кротки.

Лежал, лицо в колени пряча,

Худой, беспомощный — до плача.

Подумала: куда в метель?

И отвела его в постель.

Проснулся. Женское тепло

Почувствовал в постели смятой.

Протер глаза. Был час десятый.

И на дворе еще мело.

Записка: «Я вернусь к пяти,

Если захочешь, оставайся».

Кружилась вьюга в темпе вальса.

Успела за ночь замести

Она Тверские и Ямские

И все проезды городские,

Все перепутала пути.

С пургой морозы полегчали,

И молодой солдат в печали

Решал — уйти иль не уйти?..

Да и меня в иное время

Печаль внезапно проняла

О том, что женщина ушла

И не появится в поэме.

Хотел бы я ее вернуть,

Опять идти под снегопадом…

Как я хотел бы с нею рядом

В тот переулок завернуть!

Как бы хотел, шагая с ней,

Залюбоваться снегом, жестом,

Вернуть и холод этих дней,

И рот, искусанный блаженством…

Я постарел, а ты все та же.

И ты в любом моем пейзаже —

Свет неба или свет воды.

И нет тебя, и всюду ты.

Что я мечтал изобразить?

Не знаю сам. Как жизни нить

Непрочная двоих связала,

Чтоб скоро их разъединить?

Нет, этого, пожалуй, мало.

Важней всего здесь снегопад,

Которым с головы до пят

Москва солдата обнимала.

Летел, летел прекрасный снег,

Струился без отдохновенья

И оставался в нас навек,

Как музыка и вдохновенье…

Учусь писать у русской прозы,

Влюблен в ее просторный слог,

Чтобы потом, как речь сквозь слезы,

Я сам в стихи пробиться мог.

1975

Цыгановы

1. Запев

Конь взвился на дыбы,

но Цыганов

Его сдержал, повиснув на узде.

Огромный конь, коричневато-красный,

Смирясь, ярился под рукою властной,

Мохнатоногий, густогривый конь

Сердился и готов был взвиться снова.

Хозяин хохотал. А Цыганова,

Хозяйка, полногруда и крепка,

Смеялась белозубо с расписного

Крыльца, держа ягненка-сосунка.

А Цыганов уже надел хомут

И жеребца поставил меж оглобель.

И сам он был курчав, силен, огромен.

Все было мощно и огромно тут!

И солнце, и телега, и петух,

И посреди двора дубовый комель.

И Цыганов поехал со двора.

А Цыганова собрала дрова

И в дом пошла.

И сразу опустело,

Когда исчезли три могучих тела —

Ее, и Цыганова, и коня.

Один петух, свой гребень накреня,

Глядел вослед коню и Цыганову.

Потом хозяйка погнала корову.

И это было лишь начало дня.

2. Гость у Цыгановых

— Встречай, хозяйка! — крикнул Цыганов.

Поздравствовались. Сели.

Стол тесовый,

Покрытый белой скатертью, готов

Был распластаться перед Цыгановой.

В мгновенье ока юный огурец

Из миски глянул, словно лягушонок.

И помидор, покинувший бочонок,

Немедля выпить требовал, подлец.

И яблоко моченое лоснилось

И тоже стать закускою просилось.

Тугим пером вострился лук зеленый.

А рядом царь закуски — груздь соленый

С тарелки беззаветно вопиял

И требовал, чтоб не было отсрочки.

Графин был старомодного литья

И был наполнен желтизной питья,

Настоянного на нежнейшей почке

Смородинной, а также на листочке

И на душистой травке. Он сиял.

При сем ждала прохладная капустка,

И в ней располагался безыскусно

Морковки сладкой розовый торец.

На круглом блюде весело лежали

Ржаного хлеба теплые пласты.

И полотенец свежие холсты

Узором взор и сердце ублажали.

— Хозяйка, выпей! — крикнул Цыганов.

Он туговат был на ухо.

Хмельного

Он налил три стакана. Цыганова

В персты сосуд граненый приняла

И выпила. Тут посреди стола

Вознесся борщ. И был разлит по мискам.

Поверхность благородного борща

Переливалась тяжко, как парча,

Мешая красный отблеск с золотистым.

Картошка плавилась в сковороде.

Вновь желтым самоцветом три стакана

Наполнились. Шипучий квас из жбана

Излился с потным пенистым дымком.

Яичница, как восьмиглазый филин,

Серчала в сале. Стол был изобилен.

А тут — блины! С гречишным же блином

Шутить не стоит! Выпить под него —

Святое дело. Так и порешили.

И повторили вскоре. Не спешили,

Однако время шло. Чтоб подымить,

Окно открыли. Двое пацанов

Соседских с воем бились на кулачки.

По яблоку им кинул Цыганов,

Прицыкнув:— Нате вот и не варначьте! —

Тут наконец хозяйка рядом с мужем

Присела. Байки слушала она

Мужские — кто где ранен, где контужен.

Но снова два соседских пацана

Затеяли возню…

Уже смеркалось.

Тележным осям осень откликалась.

Но в каждом звуке зрела тишина.

Гость чокнулся с хозяйкой: — Будь здорова

— Будь! — крикнул Цыганов.

А Цыганова

Печально отвернулась от окна.

3. Рожденье сына

Ребенка нес отец. А Цыганова

Была еще бледна и рядом шла.

Ребенок в стеганое одеяльце

Из голубого шелка был одет,

Перепоясан лентой с пышным бантом.

И чуть распахивался, обнаружив

Тугую пену белоснежных кружев.

Оркестра не хватало. Музыкантом

Был только ветер — полевой флейтист.

Он в поле разливал свой ровный свист.

Так Цыганов, казавшийся гигантом

Над низким горизонтом, шел с женой

И нес ребенка позднею весной.

На полевой дороге колеи

Еще хранили форму ранней грязи.

Но было сухо. Рыжие слои

Напоминали про однообразье

Распутицы.

Пот лил ручьем со лба

Отцовского, когда взошли на взлобок.

Там перед ними свежий куст был робок.

Но пел. И поле пело, как труба.

И вся округа перед Цыгановым

Каким-то звуком наполнялась новым

И новым цветом для него цвела.