Избранное

— Возьми эти шесть, — посоветовал я своей половине, указав на окорока, висевшие справа от меня. Они понравились мне тем, что были совершенно одинаковые. Я вообще проявляю большую решительность при покупках, так как не люблю задерживаться в магазинах. И раз уж мы все равно дышим бензином моего свояка, почему бы нам не подышать еще и запахом окороков? На мой совет жена лишь пожала плечами. Начались осторожные переговоры между моей половиной и ее сестрой, с одной стороны, и госпожой Хускин — с другой. Мы со свояком отступили на полшага назад — больше не позволило висевшее мясо. Да, здесь было на что посмотреть! Отборная коллекция, все как на подбор, каждый весил не меньше четырех и не больше пяти килограммов, не слишком жирные и не слишком тощие, с коричневой сухой корочкой — такие можно брать с собой хоть в тропики, никакая жара их не растопит. Под холодным взглядом хозяйки магазина наши женщины давили и нюхали окорока, и, когда стало совершенно ясно, что у Хускинов не принято уговаривать покупателей и расхваливать свой товар, моя жена купила отличный окорок на четыре сто. Она взглянула на меня, чтобы возложить часть ответственности за покупку, но я упрямо повторил:

— Возьми эти шесть!..

Она купила еще один на четыре двести. Настала очередь свояченицы. Ида намного привередливее и скупее моей супруги. Не раз пересчитает денежки, прежде чем расстаться с ними. Она вооружилась лорнетом и принялась тщательно осматривать окорока. Госпожа Хускин слипающимися глазами глядела на мрачную и неприветливую Центральную площадь. Огонек ее лавчонки освещал несколько чахлых деревьев и телеграфный столб. Мне пришло в голову, что еще немного, и она уляжется на прилавке, как корова на лугу; а свояченица все изучала окорока.

— Что, Ида, кто-то ползает? Достать микроскоп? — пошутил я.

В соседней комнате за стеклянной дверью появилась фигура в белом — не иначе как господин Хускин. Он включил радио, и внезапно мы услыхали громкий голос: «Говорит Париж. Завтра утром ожидается ясная погода. Ветер восточный и северо-восточный…» Что ж, совсем недурно для второго этапа нашего путешествия.

Моя свояченица переступала с ноги на ногу, как фламинго. Она оглядывала магазин, словно решала, взять ли окорок, лежавший перед ней, или все запасы супругов Хускин. Она всегда так делает, когда собирается уйти, ничего не купив, ибо любит отступать с честью.

«…Наши войска перешли границу. Идут ожесточенные бои…» Потом господин Хускин, должно быть, поймал другую станцию — раздались звуки старинного марша.

Мой свояк, которого всегда ужасно раздражают обходные маневры его супруги, не мог больше смотреть на беломраморный алтарь прилавка, опрятную хозяйку и свою половину, нюхавшую и разглядывавшую в лорнет ветчину. Почувствовав, что сейчас устроит скандал, он резко, так что окорока вокруг закачались, отвернулся к витрине и уставился на Центральную площадь, где только что искала прибежища своим глазам и матушка Хускин.

Моя жена расплатилась, Ида закрыла лорнет, а господин Хускин распахнул дверь своей комнаты, явно желая поторопить нас с уходом.

— Извините, господин Хускин, — попросил я, — не смогли бы вы, если это вас не слишком затруднит, еще раз включить Париж. Насколько я понимаю, началось…

— Пожалуйста, — ответил мясник приветливо и вернулся в комнату, откуда сразу же послышался громкий голос:

«…отряды свободы. Франко-английские войска штурмуют форпосты линии Зигфрида на границах Лотарингии. Наши солдаты охвачены энтузиазмом. От Лонги до Базеля звучит „Марсельеза“, заглушаемая лишь канонадой наших тяжелых орудий…»

Я искоса взглянул на Джекки, но он не слушал. Он стоял, широко расставив ноги, втянув голову в плечи, сложив руки за спиной; я слышал, как он грызет зубами трубку, — таких усилий стоило ему вынести эту постыдную сцену.

— Значит, война, господин Хускин.

— Полагаю, что да, — ответил мясник; предоставив французскому диктору неистовствовать, он вошел в магазин, протиснулся между окороками и стал опускать на окнах жалюзи.

Сестры были довольны: моя жена покупкой, а Ида тем, что не потратила деньги. Джекки раздраженно курил. Мне пришлось трижды повторить, что началась война, прежде чем они прореагировали на эту новость. Наконец мой свояк опомнился и со вздохом заявил, что это, конечно, опять слухи. В Париже они давно ходят.

— Нет. Официально сообщили по радио, — объяснил я. Оказывается, он ничего не понял. Под шумок я сунул ему в руки один из купленных нами тяжелых окороков.