Избранное

Все это время лейб-гвардия Лауверэйсена продолжала почти неподвижно стоять на месте, и я видел, как дородный сборщик согнул ногу и быстро почесал лодыжку, не меняя своего вертикального положения.

Мастер явно не терял времени даром, потому что через несколько минут он спустился по винтовой лестнице вниз и предстал перед нами в черном костюме, цилиндре, с пестрой ленточкой в петлице. Выражение лица у него осталось прежним, но это был уже совсем другой человек.

Пиперс снова поставил его на прежнее место и, поскольку кувалда никак не вязалась с его парадным облачением, взял со стола рулон бумаги, сунул ему в руки, а кувалду передал дородному сборщику.

А затем, когда они все замерли затаив дыхание, так что слышался лишь стук одиннадцати сердец, Пиперс, поколдовав еще немного, сделал наконец снимок.

— Теперь — кузнецов, — сказал Боорман, после чего Пиперс расставил тех же людей у кузнечных мехов и наковальни и вторично сфотографировал их, на этот раз со вспышкой магния, адское сияние которого явно произвело на рабочих сильное впечатление.

— Этот фейерверк вы получаете бесплатно, — заявил Боорман. И повел всю группу к токарному станку, где был сделан третий снимок.

— А теперь сборщики.

Для того чтобы на снимках не фигурировали одни и те же люди, рабочих на этот раз поставили спинами к аппарату, после чего Пиперс мгновенно сделал четвертый снимок. Затем была сфотографирована мастерская без людей, потом — паровая машина, потом — старый диплом местной выставки, обнаруженный Пиперсом, потом — кухонный лифт, почти уже смонтированный, потом — кузнечных дел мастер, сидящий на стуле, в полном одиночестве, а потом — технический отдел, то есть закуток госпожи Лауверэйсен со столом, заваленным бумагами.

— А теперь — шеф технического отдела, — сказал Боорман. И отвесил легкий поклон в сторону госпожи Лауверэйсен.

Когда ей столь неожиданно сказали, что наступил ее черед, женщина взглянула на нас с блаженной улыбкой.

— Напечатать мой портрет во «Всемирном Обозрении», сударь? Неужели это вы всерьез? — прошептала она.

Когда же тощий Пиперс деликатно, но решительно усадил ее в старое кресло, она сказала, что сначала ей надо немного привести себя в порядок. Против этого трудно было что-нибудь возразить — всякий мог видеть, что она проводит все свое время в пыльном закутке и почти беспрерывно возится с бинтами и мазью. Перевязав ногу, она обычно вытирала руки о кофту, а так как пыль с ее чудовищного письменного стола прилипала к жиру, вся одежда госпожи Лауверэйсен выше пояса была покрыта серой коркой, под которой уже почти совсем нельзя было различить кофту.

Она с трудом поднялась вверх по лестнице и некоторое время провозилась там, но, когда наконец спустилась вниз, я едва удержался от восторженного возгласа, потому что она перещеголяла кузнечных дел мастера с его цилиндром и парадным фраком. На ней было черное шелковое платье, отделанное черным бисером, на шее висела старинная золотая цепочка с медальоном. При ближайшем рассмотрении я заметил, что она тщательно причесана: на ушах ее лежали локоны, которых прежде не было и в помине.

— Ну как, теперь я стала красивее? — не без кокетства спросила она Боормана.

— Вы слишком красивы для технического эксперта, — отозвался мой патрон и сразу же начал прибирать хлам на столе.

— Смотрите не перепутайте мои бумаги, сударь! А то мне до скончания века в них не разобраться, — испуганно сказала женщина.

Груды счетов, векселей, писем, чертежей, бинтов и пустых баночек из-под мази были под присмотром хозяйки переложены на стулья и в угол, после чего письменный стол снова приобрел очертания стола. Затем заведующая техническим отделом должна была сесть в свое кресло. Перед ней развернули чертеж кухонного лифта, в одну руку ей сунули циркуль, в другую — складной метр. Пиперс придал ее голове нужный поворот, и ему удалось заставить ее принять то строгое и вместе с тем проницательное выражение, которое характерно для портретов великих людей. Поскольку в закутке было мало света, госпоже Лауверэйсен пришлось позировать в течение полутора минут, и она сидела совершенно неподвижно. Уже после того, как Пиперс закрыл объектив крышечкой, она продолжала, словно в трансе, смотреть на складной метр и очнулась лишь тогда, когда фотограф с грохотом поднял свой аппарат.

— И еще раз во весь рост? — невозмутимо спросил Пиперс. — У меня осталась одна пластинка.

— Давайте! — сказал Боорман.

Теперь ей — так же как и ее брату — сунули в руку свернутый в трубочку чертеж, и госпожа Лауверэйсен в неподвижности застыла перед аппаратом.

Когда Пиперс сказал, что работа окончена, Боорман протянул ей руку.

— Очень приятно, сударыня! Скоро вы получите гранки. Вы можете вычеркивать из них и добавлять туда все, что вам будет угодно, без дополнительной платы.

Госпожа Лауверэйсен, видимо, поняла, что потехе пришел конец, и теперь, когда настало время прощаться, она предприняла попытку связать доставку журналов с превращением своей фирмы в акционерное общество.

— А как насчет акционерного общества, сударь? Какие у вас планы? — вдруг спросила она.