Избранное

Все эти настроения дошли до крестьян.

И тогда по стране раскатом грома прокатилась могучая сила, которая сорвала запоры с самых тяжелых ворот замков и лишила их обладателей оружия, казалось пригодного к любому случаю.

Тех знатных господ, что больше не пользовались правом первой ночи, ибо могли пользоваться своим правом в другой, более удобной и утонченной форме, сила эта выставила — в чем мать родила — перед толпой их слуг, третируемых, как в средневековье, но просвещенных в духе века нынешнего.

И не просто бросила их в толпу, но и ткнула в них пальцем: вот они, делайте с ними что угодно!

— Отцу не терпится узнать ваше мнение о теперешней ситуации, — доверительно сообщила мне молодая графиня.

Я не ответил. Именно потому, что слишком много мыслей пробудилось во мне.

3

Мы тронулись с пусты спозаранку, чтобы избежать самого пекла. Миновав выгон, мы прошли через посадки акаций — во времена моего детства их называли «охотничий парк», — а затем углубились в сосновую рощицу, тоже посаженную. Изготовившееся к жаркой схватке солнце слало сквозь деревья пока что косые, но уже слепящие стрелы лучей. Мы были по-летнему легко одеты. Тень заставляла зябко вздрагивать, на открытом месте лучи солнца обжигали кожу. Знакомые лесные запахи — всё, как в прошлом. К тому же день был воскресный, и это чувствовалось даже здесь, среди зелени. Праздничное, как и встарь, воскресенье.

Через цепь невысоких холмов мы вышли к просторной, в несколько километров, речной долине: по одну ее сторону — Шио, по другую — Шарвиз плавно текут бок о бок, рукав к рукаву, перемигиваясь плесами от Мезёфёльда до низин Шаркёза. Изобильная, словно райские кущи, перемежающаяся тучными нивами плодородная сторона. Вздымаясь вверх в таинственных токах чистого, напоенного влагой воздуха, даже сюда, в лесную глушь, долетают из шести-семи отдаленных сел ранние колокольные перезвоны, чтобы слиться здесь воедино, в этом точно бы уготованном им заветном краю. Все они — добрые старые знакомые моего детства.

— К первой обедне, в Борьяде.

И — не прошло минуты — вплетаясь в более ранние звоны, подобно тому, как девушки вплетают в косы прядь за прядью:

— В Бикаче зазвонили. А теперь в Богарде.

— Забавные здесь названия сел! Борьяд, Какошд, Тинод, Агард! Вы не обращали внимания? Даже Тевел есть [109]. Словно в одном селе держали только петухов, в другом — борзых или верблюдов.

Графиня была в хорошем настроении. Прогулка доставляла ей удовольствие. Встретив канавку, даже довольно широкую, она, не задумываясь, перепрыгивала через нее. Женщине было лет тридцать, может быть с небольшим.

Наши воспоминания обращались к одним и тем же холмам, полям, уголкам леса. Я провел здесь детство, она — первые годы замужества, словом, оба — счастливую пору жизни, хотя и в разное время. Вскоре мы уже беседовали непринужденно.

Мы снова углубились в лесок, а потом вышли на лужайку, где некогда случилось одно из удивительнейших событий моей жизни. Я поймал — сам, своими руками! — зайца. Было мне лет восемь, и не знаю уж, зачем забрели мы сюда с Клари, помню только, что у нас была игрушечная тележка, смастеренная дедом, — точная копия крестьянской телеги. (Тогда еще в пусте игрушки были не магазинным товаром, а поделками отцов и, конечно же, дедов — самым вожделенным предметом для ребятишек.) Вдруг в высокой траве я заметил большущего зайца. Шутки ради я побежал за ним, уверенный, что он мигом припустит наутек. Но заяц как бы нехотя скакнул несколько раз и приник, чтобы спрятаться. Мы схватили его, затолкали в тележку, закидали сверху травой. Даже детским своим умишком мы понимали, что дичь ловить запрещено. Принесли добычу домой, вызвав вместо радости страх: а вдруг дознаются?! Так и не убили мы зайца, мать попросила одного из подручных отца отнести его обратно в поле и выпустить.

Наверное, заяц был хворый (потому, думаю, он так легко и дался в руки), или же нам попалась зайчиха перед самым окотом.

— Вон там это случилось.

— А меня где-то здесь чуть не сбросила лошадь. Я стреляла с седла.

— В этом качественное отличие наших воспоминаний.

— Велики из нас графы!

Свекор графини был офицером, служил вне Венгрии, женился в Праге. В жены взял княжну.

Сейчас, направляясь к ним, я спохватился: что, собственно, мне известно об этих никогда не виденных мною людях, пригласивших меня в гости? Даже то, что я знал, я знал понаслышке, из сплетен и перешептываний прислуги, и сейчас этот темный источник смущал меня. Ведь, должно быть, оттуда дошел до меня слух, что старая графиня, разгневавшись, запрещала называть ее «ваша милость», в таких случаях — очевидно, как в девичестве — ее следовало величать «ваша светлость».

— Как приняла ваша почтенная свекровь новое положение?

— В конечном счете — великолепно! Венгры ее не съели! Она ужасно боялась венгров.

Из-за своего деда.

Я не понял.