Избранное

— Не гуди. Праздник у нас с корешом. Сын у его родился…

— А-а…

— Чо — прямо сейчас, что ли?

— Да нет… три года назад, а что?

— Дать ему. Дать!

— Бутылкой по остроумию…

— Все остроумные.

— Спиртику бы, спиртику натурального… Это вещь! С утра водички шарах! — и цельный день… я люблю тебя, жизнь, и иду на работу усталый…

— Мне, пожалуйста, коньяк. Нет. Не этот… Вот, во-от… И пару лимончиков. Покрупнее, — сказал Кряквин, когда подошла его очередь. — Чего еще позабыли? — спросил у Николая.

— Минеральную.

— Верно. Бутылки четыре нам…

Продавщица помогла Кряквину затолкать покупки в распахнутый зев портфеля, и они выдернулись из душной людской круговерти. Кряквин остановился, вытер лицо платком.

— И чего гадают, чем лед растопить в Арктике, — сказал он Николаю. — Открыть там пару винных отделов — и все… Ты на кого это там уставился? — обернулся Кряквин и увидел Ксению Михееву.

Стояла она, облокотившись на прилавок неработающего кассового аппарата, и смотрела на них. Внимательно и грустно.

Темная, из соболя шапочка шла к ее светлым, забранным на затылке в тяжелый пук волосам. Да и все на Ксении сидело уверенно, ладно. Модное пальто, сапожки на платформе. Только почему-то не эту Ксению вдруг высмотрел в себе сейчас Кряквин, другую… Моментальным снимком возникла она перед ним, явившись откуда-то, из памяти… Ну да…

…Горняцкая бытовка. Фанерная амбразура рудничной сатураторной, где всегда можно выпить стакан-другой холодной, шипучей газировки. Толкотня. Грубоватые, добродушные шутки. И — Ксения… Тоненькая, веселая, зубастая. Дымчатая коса на белизне халата. Шейка, по-девичьи, с загибом… Цепочка на ней посверкивает. А улыбка… С ума сойти! Только когда это уж было?.. Да и не здесь, не в Полярске, а на Вогдоре, после войны еще… Они с Михеевым только-только переоделись в штатское. И было начало всего, всего… У маленького настырного Михеева глаз оказался поцепче — его стала Ксюха-газировщица, а не Кряквина, заронив в память ту единственную, белую ночь на озере…

— Кто это, слышь, Алексей? — дошел наконец до Кряквина настойчивый шепот брата.

— А? — Он сморгнул, и исчез моментальный снимок… Стояла перед ним эта Ксения: ухоженная, с тронутым временем, совсем не веселым лицом… Три дня назад прилетела она из Москвы, и Кряквин официально-вежливо пообщался с ней по телефону, вызнавая новости об Иване Андреевиче. Новостей оказалось мало. Тяжелый инфаркт. Ксению к нему не пустили, так что она мужа не видела.

Кряквин, не отвечая брату, резко кивнул — не поймешь — поздоровался или что? — решительно зашагал к выходу.

— А-а… все ясно… — подначил было его Николай.

— Алексей Егорович! — услышал Кряквин знакомый голос и, поморщившись, оглянулся. Ксения направлялась к ним…

— Добрый вечер, — несколько смущенно сказала она.

— Здравствуйте, Ксения Павловна.

Николай тоже вежливо поклонился.

— Слушаю вас, — суховато сказал Кряквин.

— Да вот прямо и не знаю… — поглядывая на Николая, сказала Ксения. — Вы уж, пожалуйста… извините меня. За любопытство… Ваша фамилия не Гринин случайно? Просто удивительное сходство…

— Гринин Николай Сергеевич, — бархатисто рокотнул Николай. — Его брат, между прочим…

— О-о!.. Это для меня новость… Михеева, — Ксения протянула ему руку в черной перчатке.

— Очень приятно, Ксения Павловна, — сказал Николай. — Вы, кстати, тоже очень похожи на одну нашу актрису… Доронину. Уж не сестра ли ей?

— Ну что вы… Нет. — Она смущенно заулыбалась. — Надолго к нам?

— Да поживу, поживу… — многозначительно ответил Николай.

— Значит, мы еще встретимся. У нас здесь чудесно… Не смею вас больше задерживать. Всего вам хорошего. И привет мой Варваре Дмитриевне, Алексей Егорович…

— Передам, — хмуро сказал Кряквин.

— До свидания, Ксения Павловна, — сказал Николай. — Рад был познакомиться.

— Я тоже…

Уже на улице он почему-то шепотом спросил у Кряквина:

— Эта, что ли, вашего директора жена?

— Ну. А чего ты шепчешься?

Николай засмеялся.

— В па-а-рядке кадр.

— А-а! — отмахнулся Кряквин. — Смотри, на цепь посажу…

— Зачем?

— Да чтоб ты, как кобель, на чужих баб не кидался.

Неожиданный звонок мужа о приезде в Полярск его сводного брата Николая обрадовал Варвару Дмитриевну, а слова мужа о том, что «надо бы нам, Варюха, по сему поводу сегодня вечерком стряхнуть с себя пыль и, как бывало, посидеть малость, так что ты бы уж там расстаралась, старая, и сообразила, что к чему, ну, сама понимаешь…» — озаботили ее. Во всяком случае, и то, и другое заметно ускорило прохождение второй половины школьного дня. Возникла в Варваре Дмитриевне приподнятость настроения, и она, обычно сдержанная и немногословная, больше чем всегда говорила на переменах в учительской, а на разборе уроков практикантов из областного пединститута даже припомнила смешные случаи из своей собственной преподавательской жизни и охотно смеялась вместе со всеми.