Избранное

Крокала, кажется, потребовала с Диномаха два таланта, если он хочет один ею обладать, а когда он не дал, она не впустила его к себе, когда он пришел, и даже, говорят, захлопнула перед ним дверь, а приняла Торга из Энои, богатого земледельца, давнишнего своего любовника и хорошего человека, и стала с ним пить, а меня пригласила играть им на флейте. Пирушка была уже в разгаре, я заиграла одну из лидийских мелодий, и земледелец уже поднялся плясать, а Крокала хлопала в ладоши, и все шло хорошо. В это время слышится стук и крик, ломятся в дверь, и вскоре врываются человек восемь дюжих парней, и с ними этот дубина. Ну, тут все пошло вверх дном, и Торга повалили на пол, как я говорила, и били кулаками и ногами. Крокала, не знаю уж как, исчезла, убежав к соседке, Феспиаде; а мне Диномах дал пощечину, сказав: «Пропади ты», — и, сломавши мои флейты, бросил их мне.

Вот я и бегу теперь рассказать это хозяину. И земледелец, со своей стороны, отправляется повидать друзей, какие у него есть в городе, чтобы они предали этого мегарца суду пританов.

3.Кохлида. Вот какие радости нам достаются от этих солдатских любовных связей: побои да суды! Кроме того, все они называют себя начальниками и тысячниками, а когда нужно что-нибудь подарить, так говорят: «Погоди до выплаты; когда получу жалованье, тогда все сделаю». Так пропади они, эти хвастуны! Что касается меня, то я, во всяком случае, хорошо делаю, не допуская их вовсе к себе. По мне, пусть это лучше будет какой-нибудь рыбак, или гребец, или земледелец, мало умеющий льстить, но приносящий много подарков. А эти, что только потрясают перьями на шлемах да рассказывают про сражения, — это пустые болтуны, Парфенида.

ДВЕ ЛЮБВИ

1.Ликин. С самого утра ты, друг мой Феомнест, наполняешь любовными шутками мои уши, утомленные непрерывными серьезными разговорами; именно в тот час, когда я сильнее всего жаждал такого отдохновения, пролилась на меня прелесть твоих веселых рассказов. Ведь душа не в силах переносить все время лишь серьезные занятия, а честолюбивые труды требуют, чтобы мы освобождались ненадолго от тягостных забот и предавались удовольствиям. Больше всего порадовало меня сегодня утром милое лукавство и приятная убедительность твоих нескромных повестей, так что я чуть было не счел себя Аристидом,421 который слишком увлекся «Милетскими рассказами». И клянусь зажигавшими в тебе любовь эротами, для которых служил ты такой удобной мишенью, — мне жаль, что ты перестал рассказывать. А если тебе кажется, что я говорю пустое, то заклинаю тебя самою Афродитой: если вспыхнула в тебе страсть к какому-нибудь мужчине или, клянусь Зевсом, женщине, то не спеша вызови ее в памяти. К тому же и день у нас сегодня праздничный, когда приносят жертвы Гераклу; а ты и сам, верно, знаешь, как проворен был этот бог в делах Афродиты, — и поэтому, кажется мне, он с удовольствием примет в жертву такие рассказы.

2.Феомнест. Скорее сосчитал бы ты, Ликин, волны в море или густые облака в небе, чем эротов, воспламенявших во мне любовь. Я думаю, пустым останется их колчан, и если они захотят налететь на кого-нибудь другого, то лишь насмешки возбудят их безоружные руки. С тех пор как я, едва вышедши из детского возраста, стал юношей, эроты гонят меня от одной страсти к другой. Одна любовь сменяет другую; прежде чем первая покинет меня, приходит вторая. Их больше, чем голов, которые вновь и вновь вырастали у Лернейской гидры, и никакой Иолай тут не поможет: ведь огня огнем не погасить. Будто живет у меня в глазах сладострастный овод, который беспрестанно захватывает все красивое, тащит к себе и не может насытиться. И часто становлюсь я в тупик: откуда этот гнев Афродиты? Ведь я не потомок Солнца422 и не причастен к преступлению лемносских женщин; не был я груб и спесив, как Ипполит; чем же возбудил я непрестанное гонение богини?