Избранное

разнеслась весть, будто тюки и ящики в вагоне - это подарки нашей

бригаде от Ленина. И бойцы, тесня со всех сторон Ивана Лаврентьича,

стали допытываться:

- Это правда, товарищ начальник? От Ленина? Неужели от самого?

Иван Лаврентьич подтвердил:

- Да, в вагоне подарки для вас лично от Ленина.

Но кто же поверит! Ленин управляет всем нашим государством, да

еще в такую трудную пору, когда всюду враг. Где же ему самому набирать

для бойцов записные книжки, тетрадки, носовые платочки, иголки с

нитками... Смешно говорить! Насчет двухрядной гармони, что в отдельном

ящике приехала, - это, конечно, возможно. Подарок ценный, призовой;

так что, может, и прошелся Владимир Ильич пальцем по ладам, проверяя

голоса. А насчет прочего - наверное, выдумка!..

И все-таки оказалось правда. Иван Лаврентьич подробно рассказал,

как Владимир Ильич из своего кабинета звонил по телефону в разные

учреждения, как он сам хлопотал и беспокоился, чтобы собрать для

бойцов получше подарки.

Долго никто не мог выговорить ни слова от волнения. Потом кто-то

сказал:

- Письмо Владимиру Ильичу! Письмо напишем!

Сразу стало легко и радостно на душе, потому что правильное

решение.

А потом в казарме у нас произошла встреча с Владимиром Ильичем.

Стрелковую бригаду невозможно поместить в зале полностью. Поэтому

впускали бойцов побатальонно. Целый день, от подъема до отбоя, слушали

у нас Ленина, а перед казармой все нарастала и нарастала толпа.

В политотделе у нас был граммофон - ящик с горластой трубой.

Раздобыли один на бригаду - да и тот был чиненый-перечиненый. Ему ведь

тоже доставалось в боях. На трубе пестрели заплаты, поставленные

бригадными кузнецами. Эти ребята ловко ковали лошадей, но нельзя

сказать, чтобы столь же удачно подковали граммофонную трубу. Она

дребезжала и искажала звуки.

Из уст Ленина мы услышали "Обращение к Красной Армии" и "О

крестьянах-середняках".

Долго-долго слушали бойцы пластинку. Потом заговорили.

- А почему, товарищ комиссар, пластинку разным голосом пускаете:

то высоко, то низко, то середина наполовину? Какой же настоящий-то

голос у Ленина?

Комиссар заглянул в трубу, однако не стал ее порочить.

Опять заговорили бойцы всей бригадой, горячились, спорили,

большинством решили:

- Какой голос у Ленина? Ясно - громовой! На весь мир звучит. С

этого дня политотдел засыпали требованиями: всюду желали послушать

живую речь Ильича.

Тогда Иван Лаврентьич сказал:

- Берись-ка, Медников, работать с граммофоном!

Запрягли мне армейскую двуколку, и стал я разъезжать по заводам,

фабрикам и по селам, собирая народ послушать Ленина.

Иван Лаврентьич сам выдавал мне пластинки - из рук в руки. А

принимая обратно, всякий раз надевал очки, строго осматривал пластинки

со всех сторон - нет ли какого изъяна или царапины. Я и сам, глядя на

него, стоял не дыша, как на экзамене. Осмотрев пластинки, Иван

Лаврентьич обтирал каждую суконкой и запирал в железный походный

сундук, который был привинчен к стене в политотделе.

x x x

Уже четвертый месяц мы стояли в Проскурове. Совсем незаметно

пролетело время!

Был июль. В садах уже поспевали плоды. Вокруг города колосились

хлебами поля. Только и разговоров теперь было что об урожае. По городу

собирали мешки. Железнодорожники на станции мыли, выскабливали,

пропаривали вагоны для хлеба. Мирные заботы! Мирный труд! Вспомнишь,

бывало, в эти дни про недавние походы, про все тяготы боевой жизни - и

усомнишься: да уж и в самом ли деле все это было? И фронт, и окопы, и

немецкие захватчики, и петлюровцы...

Меня свалил тиф, и я совсем отстал от саперного дела. Да и взвода

моего уже не было в Проскурове. По директиве штаба фронта наша бригада

выделила крупный отряд для действий на юге, против Деникина. В этом

отряде из Проскурова ушла чуть ли не половина бригады: от нас взяли

два батальона пехоты, три орудия - из восьми - при полном составе

артиллеристов, полуэскадрон кавалерии и целиком весь саперный взвод.

Уехали мои товарищи, а я так и остался при политотделе и из

лазарета сразу перебрался на вольную квартиру. Это и к штабу поближе

вышло, да в своей комнате и работать удобнее. А работы всем нам

хватало. В политотдел приходили не только рабочие, но и крестьяне из

окрестных деревень, местные партийные и профсоюзные работники,

молодежь. Приходили по разным делам: кто с жалобой на кулаков, кто с

просьбой выделить докладчика - кто с чем.

В Проскурове налаживалась жизнь советского города.

И вдруг в один день все переменилось...

Это был знойный, душный день конца июля. Штаб не работал: было

воскресенье. Я побродил в городском саду, послушал музыку, пришел

домой, поужинал. Но спать не хотелось. И, растянувшись на кровати у

открытого окна, я стал перелистывать конспект лекций Теслера, нашего

комбрига. Вот человек! Сначала я думал, что он из каких-нибудь ученых,

- столько знает! Есть же у нас ученые, которые в революцию вместе с

рабочим классом встали за социализм, как, например, Клементий