Избранное

— Верно! — вставил член совета, занимавшийся вопросами налогообложения. — По крайней мере безработным будет где ставить свои машины.

— Недостойный выпад, — вскричал трудовик, — однако, принимая во внимание, кем это сказано, удивляться не приходится!

— Ваш брат родной, — выкрикнул специалист по налогам, — подписал просьбу сохранить ручей!

— Мой брат, — взревел трудовик, — такой же ирландец, как и все в этом зале! И никогда не был судим за то, что держит свою пивную открытой дольше установленного часа.

— О да! И, надо полагать, за незаконный лов форели тоже? — не остался в долгу специалист по налогам.

Председатель битых три минуты колотил по столу, пока два вышеупомянутых оратора обменивались любезностями, то есть вспоминали все новые подробности из истории своих семейств с 1810 года по 1952-й включительно.

— Позвольте осведомиться, — сказал он, когда порядок был наконец восстановлен, — куда денутся сточные воды, если мы ликвидируем ручей?

— В этом-то, господин председатель, — ответил трудовик, — все дело и есть. Давно пора привести канализационную систему в нашем городе в должный порядок…

— Ага! — выкрикнул член совета по вопросам сельского хозяйства. — Теперь все ясно! У вас же дядя подрядчик!

На этот раз председательствующему понадобилось уже пять минут на восстановление порядка. Он предоставил слово Джону Джо Салливану, который, как все знали, собирался выставить на следующих выборах свою кандидатуру в нижнюю палату парламента.

— По-моему, господин председатель, — сказал Джон Джо, — мне нет надобности извиняться за то, что я собираюсь здесь сказать. По-моему, мне нет надобности похваляться. У меня нет ни желания, ни надобности хвастать своими заслугами перед государством и говорить о тех давно прошедших временах, когда Ирландия возжгла факел, воссиявший на весь мир. Как бы то ни было, сегодня мы имеем — благодарение богу — свободную страну (за исключением, спешу добавить, шести северных графств), где каждому человеку гарантированы права в соответствии со свободно принятой конституцией, утвержденной как церковью, так и государством. К тому же мы живем в стране, где человек, если у него возникает сомнение относительно своих прав, волен обратиться в суд, и там любые мелкие разногласия будут разрешены полюбовно и по совести. Наш народ, — разливался он, — прославил себя и наш маленький, но горячо любимый остров своей нескончаемой, веками длившейся борьбой за свободу и за христианскую веру. В настоящие дни, господин председатель, дни, покрытые мраком и тревогой, когда призрак войны…

Сидевший в заднем ряду учитель поднялся и вышел так тихо, что никто и не заметил. По дороге домой он готов был восхищаться Кэрью. Находясь в абсолютном меньшинстве — один против четырехсот, — он тем не менее умудрялся держать быдло под пятой.

На следующее утро он отправился в Лимерик к адвокату. Тот выслушал его терпеливо. И сказал печальным, усталым голосом человека, которому до смерти надоели все тяжбы:

— Боюсь, мистер Кеннеди, что ваше дело верное. К моему глубокому сожалению, правда на вашей стороне.

— Боитесь? Сожалеете? Как прикажете вас понимать?

— А так: вы возбудите судебное дело, а выиграть не выиграете. Я, мистер Кеннеди, знаю Кэрью. Он человек целеустремленный. Если вы выиграете дело в первой инстанции, он обжалует решение во второй и будет обжаловать во всех последующих, пока не разорит вас окончательно. А если вы каким-то чудом одолеете его в суде, он не успокоится, пока не выживет вас из города. Он будет биться с вами насмерть. И должен признаться, мистер Кеннеди, я не брошу в него камня.

Учитель встал со стула.

— Ничего себе разговорчики между адвокатом и клиентом. Вы на его стороне или на моей?

— Сядьте и выслушайте меня. Я не на его стороне. Но я могу представить себя на его месте, и если бы вы могли сделать то же самое, то поняли бы, что на месте лорда Кэрью поступили бы так же, как он поступает с вами. Положа руку на сердце, мистер Кеннеди, если бы кто-то попробовал отобрать у вас нечто, чем вы и ваш род владели почти двести пятьдесят лет, то, что с самого детства видели каждый божий день, то, с чем были связаны все ваши воспоминания, а до того вашего отца и вашей матери и ваших предков в глубь веков на семь поколений, отобрать то, что вы очень, очень ценили бы, мистер Кеннеди, — неужели вы не стали бы бороться с таким человеком, пока у вас в кармане оставался хотя бы один ломаный грош?

Учитель всплеснул руками.