Избранное

— А где, — спросил учитель, впервые заговоривший после того, как спросил про плотину, — где вы поселитесь, лорд Кэрью?

Кэрью похлопал себя по груди.

— Мне уже недолго осталось. — Он залпом выпил свой коньяк. — Если позволите, я довезу вас до ворот?

Учитель ответил не сразу. Потом сказал:

— Благодарю вас. Буду премного обязан.

Они поехали в объезд озера. У дальнего конца его Кэрью притормозил машину на несколько секунд полюбоваться видом. В воде зелено отсвечивала одна звезда. Вдалеке из дверей холла на мгновенье вырвался клин света. На фоне догорающего заката строгие, прямые линии дома вырисовывались особенно четко.

— Отличный дом! — сказал учитель нехотя.

— Был, — отозвался Кэрью.

Они покатили по гравию к воротам, к коттеджу и к пруду.

— Спокойной ночи, мистер Кеннеди. Берегите себя.

— Спокойной ночи, лорд Кэрью. Я полагаю, сестрам понадобится и этот коттедж?

Кэрью пожал плечами, включил зажигание и уехал.

Когда огоньки машины исчезли из виду, учитель пошел к себе. В пруду, над которым, шелестя, склонялись ивы, тихо сияла звезда. Он долго стоял и смотрел на ее безмятежное отражение. Потом она начала меркнуть у него на глазах. В небе плыли облака. Звезда еще раз вспыхнула, ярче прежнего. И погасла.

Он вошел в дом и закрыл за собой дверь. Сидя у себя в кресле, он слышал, как нашептывает что-то ива, обращаясь к воде и к ограде. И как это он останется без своего пруда?

МАНИЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ ©Перевод В. Ефанова

Существуют две разновидности ирландцев, которые я не выношу. Первые из кожи лезут вон, чтобы вести себя так, как — на их взгляд — должны вести себя англичане. Вторые из кожи лезут вон, чтобы вести себя так, как — на их взгляд — должны вести себя ирландцы. Эти последние невыносимо скучны. И вот таков Айк Дигнам. Он считает, что ирландцы остроумны, и поэтому пересыпает речь вымученными остротами. Он воображает, что ирландцы обладают богатой фантазией, поэтому постоянно рассказывает всякие небылицы. Кроме того, он вбил себе в голову, что ирландцы от природы чертовски насмешливы, что прекрасно уживается с его представлением об ирландцах как о больших реалистах, поэтому он готов порицать всех и каждого за недостаток здравого смысла. Но поскольку он верит также, что нет на свете людей снисходительней и сердобольней, чем ирландцы, то неизменно кончает свои гневные тирады словами: «Однако будем уповать на то, что в душе бедняга не так уж плох». В результате, разговаривая с ним, никогда не знаешь, с кем, собственно, ты сейчас говоришь — с Айком ли фантазером, Айком-реалистом, Айком — злым насмешником или же с Айком-добряком.

Уверен, что этого он и сам толком не знает. Он газетчик — ведет раздел внутренней политики. Мне приходилось быть свидетелем того, как, сделав из человека отбивную, он заявляет потом за кружкой пива, смущенно похохатывая:

— Ну и штуку же я отмочил. Знаете, что я написал в своей колонке о Гарри Ломбарде? Я написал: «Нет такой темы под солнцем, которая не исторгла бы из его уст потока красноречия, водянистого, как молоко ослицы». Ей-богу, мы, ирландцы, — кошмарные люди. Он наверняка перестанет теперь со мной разговаривать.

Одним словом, правая рука его не ведала, что творит левая. Но самое возмутительное то, что жертвы его разговаривать с ним продолжают, причем вполне дружелюбно, и это уж вовсе непонятно, если припомнить все, что он говорит и пишет о них. Именно он сказал о некоей даме, взявшей в привычку забрасывать газеты письмами в защиту министерства путей сообщения: «Ну разумеется, она пишет, а министр руководит у нее под блузкой». Однако министр путей сообщения принадлежит к числу его лучших друзей и говорит о нем: «Кто? Айк Дигнам? Ну конечно. Да что вы все на него насыпались? В душе он парень совсем неплохой». И, что самое поганое, в душе Айк действительно совсем не плох. Я уже давно примирился с тем, что моему пониманию смысл сего недоступен. Вероятно, тут есть какая-то туманная связь с надеждой, утешением, отчаянием и верой в беспредельное милосердие господа бога.

Естественно, что врагов у Айка не меньше, чем друзей, и вот это недоступно его пониманию. Если ему сказать:

— А ты вспомни, что говорил о нем в прошлом году. Ты сказал, что стоит ему запеть песню о Голуэйском заливе, и залив на глазах превращается в грязную лужу.

Айк только расхохочется:

— Но ведь это шутка! Кто же станет на это обижаться?

— А как бы тебе самому понравилось, если бы кто-то сказал что-нибудь подобное про тебя?

Он не дрогнув ответит:

— Я бы ничуть не обиделся. Ничуть! Я бы понял, что это не со зла. Я бы знал, что в душе парень он хороший.