Избранное

Она хлопнула дверцей, включила зажигание, улыбнулась мне и дала газ. Видимо, недавно прошел дождик — на месте машины осталась пыльная полоса. Лонгфилд. Ана ффренч. По струне памяти придвинулись, точно бусины, другие слова, рядом, но порознь. «Регина». Яхта? Отель? Это, кажется, в колчестерские времена, на морской прогулке из Хариджа мне было сказано, что если у кого хватает денег на яхту, то должно хватать и скромности, чтобы называть ее лодкой. Если есть своя лодка — она тоже лодка: «Трое в одной лодке». Скользнуло слово «Ницца», озадачив меня. Вернулся откуда-то «Лонгфилд», но оказался священником. Эйлсбери-роуд — пустые слова, зато Ана — фонтаны, чайки. Я пошел к себе в дом, пустой и затхлый, ни письма на коврике, ни даже счета; включил обогреватель, налил виски. Неделю назад я бы пустился по следу. Теперь нет. Фешенебельная публика на Эйлсбери-роуд вечно устраивает всевозможные приемы: выставки лошадей, дипломатические рауты, собачьи выставки, воскресные завтраки с хересом. Если я был там по какому-нибудь такому случаю, то непременно в качестве журналиста, что называется, в числе прочих. Я нашел фамилию в телефонной книге: Реджинальд ффренч, скромное Д. М. [8], Эйлсбери-роуд, дом 118, Дублин-4. Положим, я позвоню старушке? И положим, она соизволит меня принять?

«Крайне любезно с вашей стороны, миссис ффренч. Извините за навязчивость и т. д. Позвольте сразу объясниться и т. п. Ваша дочь миссис Лонгфилд случайно упомянула… Дело в том, что я страдаю тяжелой амнезией. Так что, услышав… Огромная помощь… Шансы невелики… Трудно предположить… И все же если бы вдруг оказалось, что вы…»

Мне представилась участливая улыбка, вскинутые брови, беспомощно разведенные дряблые, пустые ладони.

Через три дня я снова повстречал Донну Яну на нашей улочке. Она приостановилась и сообщила, что день рождения удался на славу. «Впрочем, если мама что-нибудь затевает, то всегда с успехом». Сосед, мистер Джеймс Янгер, был упомянут, но «видимо, я ошиблась. Не знает она никакого Джеймса Янгера». Я возвел очи горе — иного, мол, и ждать было нельзя. Она пожала плечами — такие, мол, дела. Мы разошлись. Она обернулась и сказала, что в воскресенье утром, к половине двенадцатого, у них собираются гости на рюмку хересу. И она, и Лесли будут очень рады меня видеть. Лесли даже, оказывается, знавал одного Янгера. Я сказал, что с удовольствием приду, и решил выкинуть это из головы. Однако ночью я припомнил Лесли Лонгфилда. Ну как же! Тот молодой скульптор! Да, мы были хорошо знакомы. Я о нем писал. С чего это я взял, что он священник?

То было в пятницу. А поутру в воскресенье меня взбудоражили машины, которые подъезжали и разворачивались возле их дома номер 18 и моего номер 17. Выдалось хмурое июньское утро. Воскресные газеты истощились. У меня не было ни единого друга на свете. И я отправился в гости к соседям — хотя бы затем, чтобы повидать Лонгфилда.

Часть первая АНА 1965–1970

Я не преминул заметить на обочине несколько шикарных машин, в том числе палевый «ягуар», два «мерседеса» и сногсшибательный «иенсен» — видно, отец-гинеколог приехал. В комнатах было людно, общество более или менее соответствовало моим ожиданиям: предупредительно-приветливые жены, дельцы, вкушающие дружеский досуг, два врача, один общительный (еще не на высоте карьеры), другой степенный (должно быть, мистер Реджинальд ффренч), бельгийский дипломат, второй секретарь британского посольства, два юриста в подбор к двум врачам — один явился в одиннадцать, другой — ровно в полдень; но ни пастора, ни патера — знамение времени? Послышалось слово «проценты». Импровизированный клуб. Все как везде в Европе, только чуть непринужденнее, меньше снобизма, больше фамильярности, суматохи, приятельства, безалаберщины — уместных скорее на сборище политиканов, чем в доме скульптора и художницы.