Избранное

Новооткрытая возможность общения с людьми сперва меня обрадовала. Потом я стал подмечать за собой, что пытаюсь как-то оправдывать свое присутствие, — и заключил, что я на этом празднестве пожалуй что и лишний, хотя что это за празднество, мне было неясно, пока Донна Яна, которую впредь я буду называть просто Анадиона, не подвела ко мне пожилого сухощавого человека с седоватой рыжей бородкой и фигурой некогда статной, но складной и теперь, — фигурой боксера-легковеса, этакого Джимми Кэгни. С полминуты понадобилось, чтобы я узнал в нем Леса Лонгфилда, когда-то не только знакомого, а почти друга или, уж побережем святое слово, товарища военного времени, двадцатитрех-, что ли, летней давности. Тут-то я все и понял. Ему было, я это знал, и знал заведомо, не больше пятидесяти пяти и не меньше пятидесяти трех, потому что я познакомился с ним перед самой войной: он, еще желторотенький, вероятно студент, был в экипаже чьей-то яхты. И помнилось мне подсознательно, что скульптор он не бог весть какой. Он без умолку восторгался нашей встречей, очень оживился и развеселился, и я чуть было не счел его добродушнейшим малым, но тут Анадиона оповестила меня, что на неделе у него будет в Дублине выставка последних работ. Вот, значит, что это было за празднество. Рекламный утренник. Я бывал на сотнях таких мероприятий. «А это мой муж, сын, брат, кузен, близкий друг — знаменитый скульптор, у него как раз…»

— Господи боже ты мой! — говорил он, пылко пожимая мне руку. — Так вы и правда наш сосед! Когда Анадиона мне сказала, что рядом с нами живет Джеймс Джозеф Янгер, я сказал — да ну, а вот я знавал такого Бобби Янгера, он всегда меня хвалил у себя в газете. Дружки были — водой не разольешь. А после войны потеряли друг друга из виду. Но только он был Боб Янгер, не иначе! И здрасте пожалуйста, — он радушно хлопал меня по плечу, — вы вдруг объявляетесь в соседнем доме, и вы-то и есть Боб Янгер! Вы теперь в какой газете? — Ответа он дожидаться не стал. Ну, ты ловок на подхвате, подумал я. — Дайте-ка я вам покажу одну-другую отличную вещичку из моей коллекции. — Он обвел меня вокруг комнаты и повел в парадную гостиную. — Смотрите, какова? Эту скульптурочку я ухватил в Париже, я там занимался перед войной. Джакометти. Теперь уймищу денег стоит! По правде-то сказать, я предпочитаю его рисунки. Вот у меня их три, глядите! Нынче прямо целое состояние! Но кто мой любимец — так это Модильяни. Тот ваял не хуже, чем рисовал. Смотрите! А! А эта — какая прелесть! Или вот еще — восковые фигурки Дега…

Я был в замешательстве. Модильяни умер — в каком бишь? — в 1918-м, уж во всяком случае, до конца первой мировой войны. И задолго до второй он был знаменит и ценился дорого. Должно быть, Лес Лонгфилд — малый с деньгами и с головой.

— Счастливчик вы, однако, — восхитился я, — что можете скупать такие сокровища, как скульптуры Модильяни.

Он рассмеялся и отсалютовал бокалом шампанского.

— Чай!

— Чай?

— Ну, да, Любительский Чай Лонгфилда. А вы не знали? Мои старики — импортеры чая. Неужели же я — да и вообще любой скульптор — прожил бы своим ремеслом?

Я поглядел на работу Модильяни. Алкоголь, наркотики, нищета. Был не в ладах с полицией — чинил непотребства. Нет, тут чаем не пахнет.

— А вы встречали кого-нибудь из тех, кто знал Модильяни?

Он горделиво фыркнул.

— Да еще бы. Я с его вдовой и то виделся.

Я прикусил язык. Как же ее звали. Гербетерна? Габутерна? Она выбросилась из окошка в день его смерти.

— Будете как-нибудь в городе, заходите ко мне в мастерскую, я вам еще кое-что покажу.

Он повел меня обратно в комнатный гомон и провел через переполненную гостиную в маленькую теплицу — с фасада наши дома ничем не отличались, но планировка у них была получше. Он указал на новенький деревянный сарайчик возле садовой ограды.

— Это мастерская Анадионы. Она, знаете, рисует. И очень, кстати, неплохо. Мамаша расстаралась: ее подарок. Ну-ну! Вот, значит, мы и встретились! Боб Джим Джо Янгер! А ну-ка, выпьем по такому поводу!

Мешанину имен я оставил на его совести. Легче легкого было отделаться от него в сутолоке, пообещать, что мы вскоре непременно встретимся, благо живем рядом; проще простого было зарыться в шелестящую шелуху окружающих разговоров.