Избранное

Этим недоступным для каравана путем опытный и бесстрашный пешеход мог бы достичь Сиатанга из Волости за семь суток.

Шо-Пир знал, что едва караван придет в Волость, оттуда сразу же пошлют в Сиатанг гонца с сообщением, сколько ослов ущельцы должны направить за предназначенными им грузами.

Но проходили и семь суток и десять суток, истекали все новые, перекладываемые Шо-Пиром со дня на день сроки, а ни гонца, ни каравана не было. Шо-Пир тщетно ждал хоть каких-нибудь известий.

Убежденный, что караван придет, Шо-Пир обещал ущельцам, строившим канал, расплатиться с ними мукой. Поверив Шо-Пиру, многие из них ради работы на канале пренебрегли домашним хозяйством. Вместо того, чтобы ставить капканы в горах, запасаться съедобными травами, сеять неприхотливый, многосемянный, но вредный для здоровья патук, они половину лета ворочали камни, прокладывая новое русло. Даже те, у кого были посевы, не могли без охоты, без заготовки съедобных трав, без новых долгов купцу обеспечить себе на зиму хотя бы полуголодное существование…

Все свои надежды Шо-Пир возлагал на караван. Письмо, давно принесенное Худододом из Волости, гласило, что караван покинул исходный пункт еще весной — значит, должен был прийти обязательно. Мало ли что, однако, могло с ним по дороге случиться! Во время блужданий с красноармейским отрядом Шо-Пир изучил хорошо пространства Высоких Гор и потому теперь ясно представлял себе путь каравана. Высочайшие перевалы, безлюдные нагорные долины тянулись вдоль неспокойной Восточной границы; проведав о первом караване советских товаров, рискнувшем направиться к малоисследованным окраинам Советского государства, сюда могла ворваться какая-нибудь басмаческая банда…

Сейчас, шагая вместе с молчаливым Бахтиором по неровной тропинке, Шо-Пир убеждал себя, что караван, конечно, обеспечен хорошей охраной и потому, без сомнения, придет. Значит, нужно добиться, чтобы ущельцы до его прихода не растратили зерно, — иначе им нечего будет сеять весною.

— Я вот что решил, Бахтиор, — заговорил Шо-Пир. — Надо, чтоб ущельцы вынесли постановление: собранного зерна не трогать! Как ты думаешь, всем ли понятно, почему урожай в этом году плох?

— Конечно, понятно: старый канал — воды мало; зимой лавины ломали его; дождей почти не было; посеяли мало, помнишь, половина народу у купца зерно в долг брала!

— Вот-вот, это главное: нехватка воды и купец… Если первое понимают все, а второе…

— Шо-Пир! — неожиданно раздался звонкий голос Ниссо; ни Бахтиор, ни Шо-Пир не заметили, что идут уже по своему саду.

Ниссо выбежала из-за деревьев.

— Посмотри, как я сделала, готово теперь!

— Что готово? — не сразу понял Шо-Пир, разглядывая ее руки, измазанные до локтей ярко-красной краской.

— Выкрасила! Смотри!… Иди сюда! — и осторожно, двумя пальцами, потянув Шо-Пира за рукав гимнастерки, Ниссо увлекла его за собой.

Бахтиор пошел следом, чуть обиженный: и на этот раз, как всегда, Ниссо обращалась к Шо-Пиру.

Возле обеденного стола под ветвями платана, натянутое между стволами деревьев, алело полотнище; с него капала красная краска. Под деревом на трех закопченных камнях стоял большой чугунный котел, до краев наполненный той же, уже остывающей краской.

Полотнище было половиной ветхой красноармейской простыни Шо-Пира, доселе хранимой бережно, а в это утро разорванной им пополам, чтобы сделать два красных флага.

Рано утром Шо-Пир вместе с Ниссо кипятил в котле сушеный цветок «садбарг», собранный за лето Гюльриз, чтоб варить из него краску для шерстяных ниток. Ниссо отлично справилась: полотнище было выкрашено ровно, без пятен.

Накануне Шо-Пир долго объяснял Ниссо, что такое флаг, и почему он должен взвиться над новым каналом, и что такое революция, и кто был Ленин, как заботился он обо всех людях в мире, которые честно трудятся. Ниссо слушала Шо-Пира с огромным вниманием, шепотом повторяла великое имя и с таким чувством, будто впервые проникает в сокровенную чудесную тайну, запоминала каждое произносимое Шо-Пиром слово.

Все чаще в последние дни пыталась Ниссо представить себе громаду необъятного мира, существующего за пределами видимых гор. Самые фантастические, сказочные образы возникали в ее представлении всякий раз, когда, наслушавшись Шо-Пира, не в силах заснуть, она подолгу смотрела на звездное небо. Чем ближе к порогу неведомого подводил ее своими удивительными рассказами Шо-Пир, тем скорее хотелось ей проникнуть в это неведомое, узнать все, о чем до сих пор она никогда не думала.