Избранное

Холодное хмельное пиво обжигает внутри. Слабая, истощенная голова накаляется чужим жаром. После двух кружек парня начинает тошнить. Его ведут в уборную, ласково поддерживая за руки, подпирая спину. Держат его повисшую голову, пока его рвет в раковину умывальника…

Он пропадает несколько вечеров, а потом приходит, одетый в новую, из цейхгауза, коричневую холщовую рубаху, в желтые краги, с крючковатым крестом на рукаве. Семья, родные молча расступаются. Новый гитлеровский штурмовик косит взглядом по углам, он тоже молчит и благодарен родным за то, что они его ни о чем не расспрашивают. Ему стыдно сказать: в гитлеровской казарме прикармливают вареными бобами с кусочками свинины, там дают по пачке дешевых папирос каждый день, по кружке пива, дают билет на патриотическое гулянье.

Горняки на работе не так чутки с ним. Есть братский обычай: выходя из шахты, смывая под душем угольную грязь, шахтеры моют друг другу спины. Двое горняков могут быть незнакомы, они могут быть в ссоре — все равно, если один подставит другому спину, другой сполоснет ее водой.

Еще летом кто-то из горняков выдвинул лозунг:

— Гитлеровцам спину не мыть!

Это охватило сразу все шахты Рурской области.

— Соленые солдаты пусть ходят с черными спинами!

Рабочие называют фашистских штурмовиков солеными солдатами. Отменив запрет штурмовых отрядов, правительство получило взамен поддержку национал-социалистов при проведении высокого налога на соль.

Углекоп выходит из клети, идет под душ. Он фыркает и ежится под водяной струей, он просит соседа смыть уголь со спины.

Сосед уже готов это сделать. Но видит на скамье коричневую рубашку. На вешалке коричневый картуз с фашистским крестом.

— Пошел к черту, соленая сволочь. Мы не моем спину гитлеровским холуям!

Фашист сжимает кулаки, он хочет наброситься на оскорбителя. Но кругом злые глаза, сдвинутые брови, тесное кольцо ненависти. Опасно связываться. Лучше промолчать. Уходит. Вслед яростные возгласы:

Выгнать бы эту свинью из нашей шахты!

Один, как затравленный волк, человек в коричнев вой рубашке пробирается к воротам. Здесь его ждут несколько таких же. Вместе гитлеровцы чувствуют себя храбро. Они идут наглой стайкой посреди тротуара, задирают прохожих, и уже рабочая публика, в одиночку встречая коричневую ватагу, сторонится, молчаливо торопится обойти.

Фашистский террор не прекращается в черной долине. Каждый день то в Бохуме, то в Эссене, то в Дуйсбурге коричневые люди врываются с револьверами в руках в рабочие дома, в квартиры коммунистов, пристреливают, подкалывают, избивают. Рабочим трудно сопротивляться не потому, что опричники вооружены до зубов, но потому, что коричневая армия легальна, а каждый организованный акт самозащиты революционных рабочих раздувается полицией и газетами в целое вооруженное коммунистическое восстание, и сотни людей сейчас же идут в тюрьму, и нужны месяцы, годы, чтобы их оттуда вызволить.

Разные бывают на свете преступники и правонарушители.

Вот, например, мазилы.

Говорят, что самые отчаянные мазилы в городе Дортмунде, Рурской области.

Говорят, таких мазил, как в Дортмунде, нигде больше не сыскать…

Мазила — это в Германии не пренебрежительная кличка. Мазила — это специальность. Кисточка, ведерко с краской — это особый род оружия. Главным образом революционного, большевистского оружия. Имеют своих мазил и фашисты, но у них это выходит слабо. Социал-демократических мазил совсем почти нет. Дерзко измазывать лозунгами чистенькую, аккуратную стену богатого дома, нарушать девственную чистоту хозяйского забора, — об этом страшно даже подумать меньшевистскому уму.

Коммунистическая молодежь создала по всей стране озорные отряды мазил. Часто к комсомольцам примыкают взрослые рабочие, иногда даже старики. В темную ночь, в утренних сумерках, стайкой безмолвных теней крадется мазильная колонна к своей жертве. Несколько минут тихой возни — тени исчезают. И утром прохожие, усмехаясь, читают на фасаде большого дома, между веркальными окнами контор и магазинов:

«Долой фашистских убийц!»

«Выбирайте коммунистов!»

«Да здравствует Советская Германия!»

Управляющий домом, орава швейцаров, маляров, мужской и женской прислуги озабоченно возятся, таскают тряпки, ведра горячей воды, мыло, щетки.

Но надпись не легко стереть. Мазилы применяют цепкую, въедливую краску. Ее трудно выводить — приходится замазывать известкой каждую отдельную букву. Это еще больше бросается в глаза. Прохожий всматривается в белые пятна, расшифровывает их…

Каждый город имеет своих мазил. Одни хуже, другие лучше. Одни посмелее, другие поскромней. Но дортмундские мазилы превыше всех. Совсем захватили город.

Из Берлина приехал в Дортмунд важный чиновник министерства. Проехал по улицам, ужаснулся. Нет, это чудовищно! Нет, это беспримерно! Весь город, все лучшие здания осквернены большевистской кистью!