Избранное

Артем Айрапетович спокойно выслушал невозможную брань. Лицо его, большое и доброе, было невозмутимо. Он даже улыбнулся краешком полных губ.

Когда экспонат кончил свою отповедь, Артем Айрапетович очень предупредительно, с хорошо имитированным сочувствием, приложив руку к сердцу, сказал:

— От имени моих покойных родителей, которых вы вспомнили, благодарю вас. От себя выражаю свое глубокое соболезнование вашим родителям, подарившим миру такого молодца. Мне искренне жаль их!

Говорят, разбушевавшийся пассажир сразу сник, поверженный обходительным тоном Артема-даи. Убийственное значение ответных слов до него не сразу дошло.

Жил человек на пороховом погребе, и погреб этот взорвался. Почему? Головоломная задача? Ничуть! Ищите ответ в характере Артема Айрапетовича, в его особом даре общаться с людьми, в его миролюбии. Впрочем, я расскажу одну историю — может, она поможет разгадать эту загадку.

Однажды на окраине города Артем-даи встретил двух подвыпивших дружков. Шли они в обнимку и, тем не менее, переругивались. Стояло раннее утро, солнце только всходило.

— Папаша, — обратился один из дружков к Артему Айрапетовичу, — разреши наш спор. Это солнце всходит или луна?

Артем Айрапетович прикинул: сказать «солнце» — проспорит один, сказать «луна» — проспорит другой.

— Не знаю, добрые люди, я не здешний, — был ответ.

Дружки, забыв о споре, проследовали дальше, горланя песни.

Много времени прошло с тех пор. Степанакерт теперь другой. Другая теперь контора. Машин много, прибывают и убывают строго по расписанию. Артем Айрапетович все это видел. Он действительно жил много лет, умер совсем недавно, в окружении внуков и правнуков.

Много сменилось после него начальников в Союзтрансе, в степанакертском отделении. Добрых и недобрых. Но они в памяти не задержались. А Артем Айрапетович остался. Осталась и его улыбка, подаренная людям. И теперь, когда я вспоминаю Степанакерт, я вижу Артема-даи в своей конторе, маленькой конуре, отгороженной от наседающей на него толпы пассажиров фанерной перегородкой с пробитым в ней отверстием… Вижу подвыпивших дружков, умиротворенных Артемом Айрапетовичем. До сих пор звенит в моих ушах его добродушный, находчивый ответ:

— Не знаю… Я не здешний!..

В заключение хочу сказать: Артем-даи — отец известного армянского поэта Микаела Арутюняна.

Я написал эти строки и сейчас же почувствовал немой укор степанакертцев. Будь они рядом, немедленно поправили бы меня:

— Микаел — сын нашего Артема Айрапетовича!

Ну что ж! Поправку эту я принимаю; у достойного отца — достойный сын.

ОН ИЗ АШАНА

В Норшене, известно, не нахвалятся именитыми земляками-односельчанами в беседе с посторонними — лишь бы нашелся наделенный терпением, снисходительный слушатель — и, загибая палец за пальцем, обстоятельно знакомят его с каждым, расписывая их славные деяния и подвиги. Скажем мимоходом — это их право. Были бы вы из Норшена, поступали бы так же. Кому не интересно быть земляком-односельчанином человека, у которого семь пядей во лбу?

Не скрою от вас и другого пристрастия норшенцев. Перечисляя своих знатных людей, они иногда не прочь прихватить под горячую руку и тех, кто не из Норшена, не удостоился чести родиться в нем, а только но соседству, раздувая и без того раздутые списки именитых людей, людей с семью пядями во лбу.

Такая метаморфоза, впрочем, произошла и с Левоном Мирзояном, уроженцем села Ашан, земли которого упирались в поля нашего села. Норшенцы решительно объявили Левона своим, норшенским, наш да и только. И дрались за это. Еще бы не дрались! Кто в Закавказье не знает Левона Мирзояна! Известный большевик, один из первых руководителей Коммунистической партии Азербайджана, а затем Казахстана — именитее именитого. И чтоб такой человек прозябал в каком-то Ашане, которого дальше района и не знают и знать не хотят?!

Впрочем, мои норшенцы отчасти и правы. В чем-то справедливы их притязания. Левон Мирзоян наполовину ашанец. Другая половина наша, норшенская. Мать Мирзояна из Норшена. Набад-баджи, дочь норшенского рассыльного Бали-апера. Это раз. Затем другое. Он учился у нас, в Норшене. Станет такой человек учиться в этом сером, ничем не примечательном Ашане, когда рядом — Норшен, знаменитая норшенская школа, с единственным учителем на всю школу, пароном Михаилом, равного которому, это знают все, ей-же-ей, не найти во всем Карабахе. Здесь следует заметить: наша школа была нелегальная. Она была без парт, без обычной школьной доски, без карты полушарий, прибитой к стене, без глобуса. Это было бы слишком роскошно для школы, которая существовала на птичьих правах, конспиративно, преследовалась правительством, и царские ищейки, пронюхав о ней, уже шныряли вокруг да около, то и дело налетая на село, намереваясь «накрыть» школу во время занятий. Но стражники приходили-уходили, а школа жила, в свой час раздавался ее призывный колокол, собирая учеников на занятия. И жила она ровно столько, сколько жил сам учитель, парон Михаил, за долгую свою жизнь обучивший не одну смену учеников.