Читаем Избранное полностью

Избранное

«Самосеев — горе наше,Он не сеет и не пашет,Целый год уж напролетВдов смущает, водку пьет…»

Г р а ч е в (Ковальчуку). Слыхали?

К о в а л ь ч у к. Слыхал. Серьезные ребята…

Г р а ч е в. Какая тут к черту серьезность? Полный разлад в колхозе.

К о в а л ь ч у к. А вы что сделали? Все же секретарь парторганизации.

Г р а ч е в. А что мы сделаем? Ходили мы целой делегацией в райком, говорили с новым секретарем, обещал принять меры. Вот и ждем.

К о в а л ь ч у к. Да-а… Все ждете, когда сверху придут к вам порядок наводить? А когда же сами возьметесь? Вы же коммунист. А что такое коммунист?

Г р а ч е в. Революционер. Активный борец!

К о в а л ь ч у к. По всей стране подъем, энтузиазм. А вы — «сидим, ждем».

Г р а ч е в. Тут председателя менять надо.

К о в а л ь ч у к. Меняйте.

Г р а ч е в. Без райкома?

К о в а л ь ч у к. С райкомом! Но и самим пошевеливаться надо, а не только на доброго дядю надеяться. Ведь вы опора райкома. Где же ваша инициатива? Где ваша большевистская напористость?

Г р а ч е в. Помогли бы вы нам, товарищ Ковальчук. Вы все-таки на большой должности в Минске.

К о в а л ь ч у к. Идите и звоните в райком сами, настаивайте, требуйте.

Г р а ч е в постоял, затем решительно направился к правлению. Ковальчук снова взялся за топор. К воротам подходит д е д.

Д е д. Бог в помощь!

К о в а л ь ч у к. Спасибо, спасибо, дед. На бога надейся, а сам не плошай.

Д е д. Да вам можно, а мне… разве только на бога и надежда.

К о в а л ь ч у к. Что так?

Д е д. Стар я. Без сынов остался. На войне головы сложили. А жить приходится. Да как жить?

К о в а л ь ч у к. А что такое?

Д е д. Сынов моих помнишь?

К о в а л ь ч у к. Как же. И Василия помню, и Федора, и Павла, и Гришку.

Д е д. Ну вот. Говорят, ты теперь начальник большой.

К о в а л ь ч у к. Как вам сказать…

Д е д. Слыхал, люди говорили. Хоть бы ты председателю нашему сказал. Пусть бы он мне подсобил. Хата моя уже… Да какая там хата! В войну сгорела, так я в баньке окно прорубил, печурку заново сложил… Кое-как жил, а теперь… Сам знаешь — старику тепло надо. Я-то так-сяк, а старуха моя… жаль ее, мерзнет…

К о в а л ь ч у к. Сколько тебе лет, дедушка?

Д е д. Семьдесят седьмой пойдет с петрова дня. Я привык. Который год сторожем — привык. А она… стара уже…

К о в а л ь ч у к. Хорошо, дедушка, поговорю.

Д е д. Может, тебя послушает. Просил я которые из района приезжали — не слушает он их. Ну, благодарствую. Так я пойду. Старуха там одна… Недомогает. (Отойдя немного, повернулся.) И Павла помнишь?.. Хороший парень был… (Вздохнул.) И жениться не успел… (Ушел.)

Вбегает М а л а н к а.

М а л а н к а. Тимофей Егорович! Из райкома звонят. Вас просят.

К о в а л ь ч у к. Кто звонит?

М а л а н к а. Сам секретарь.

К о в а л ь ч у к. Ну, уж коли сам, так я бегом. (Не спеша воткнул топор в колоду и пошел в контору.)

На улице показалась Ю л я.

Ю л я. Маланка! (Показывает поллитровку.) Смотри! (Подморгнув, щелкнула по шее.)

М а л а н к а. Что это?

Ю л я. Справка.

М а л а н к а. Какая справка?

Ю л я. О том, что меня отпускают из колхоза.

М а л а н к а. Выпросила у председателя?

Ю л я. Отец просил. Председатель вначале помялся, а потом и говорит — печать, мол, сухая. Вот покропим сейчас — и… (Стукнула донышком бутылки по ладони, будто печать поставила.)

Из своей хаты вышел Р о м а н.

Р о м а н. Юлька! Марш домой! (Уходит.)

Ю л я послушно ушла домой. Из хаты по дрова вышла А к с и н ь я.

М а л а н к а. Юльку Романову отпускают из колхоза…

А к с и н ь я. Ну так что?

М а л а н к а. И мы могли так же обтяпать.

А к с и н ь я. Как?

М а л а н к а. Подсунули бы пол-литра самогону, налакался бы и отпустил.

А к с и н ь я. А смолы он не хочет?

М а л а н к а. Ну и я тут оставаться не желаю! Добром не хочешь — брошу все и уеду в город. (Круто повернулась и ушла со двора.)

Аксинья берет топор и принимается колоть дрова. В воротах появляется подвыпивший С а м о с е е в.

С а м о с е е в. Аксинья!