Избранное

— Верти, точи, сделай его как можно острее, — приговаривает она. — У меня много врагов, мне нужно от них обороняться!

Сверчок готовит новый свисток, кузнечик наводит ваксой блеск на свои чешуйки и рожки, чтоб они блестели в зеленой траве, сверкая, как зеркало.

Малютка-светлячок идет налить керосину в лампочку, он любит гулять ночью, в темноте.

Все поспешно готовятся к великому празднику весны!

А дрозды поют все громче:

— Торопитесь! Весна идет!

1908

САМООБОЛЬЩЕННЫЙ

Что такое произошло, что у этого серьезного, важного и гордого писателя так развязался язык в кафе?

Уж не написал ли он какой-нибудь новый роман, дав пощечину обществу, над которым он так возвышается?

Не озарила ли ум его какая-нибудь новая блестящая идея? Или, может быть, какой-нибудь чудесный сюжет вдруг родился у него в голове, возбудив его творческие силы?

Или какая-нибудь неизвестная красавица, восхищенная его произведениями, прислала ему любовное письмо, назначая свидание? Или друзья готовятся отпраздновать двадцатипятилетний юбилей его творческой деятельности?

Что произошло, что этот гордый и серьезный писатель так болтает, веселится, имеет такой счастливый вид?

А вот что.

Он написал хвалебную статью о самом себе и своих собственных произведениях и сумел опубликовать ее под псевдонимом в одной газете. Сегодня номер вышел из печати.

Писатель несколько раз перечитал ее. Он забыл, что написал ее сам, и горячие похвалы взволновали его.

Он отмечен всеми признаками славы. Он вознесся над всем этим сбродом. По сравнению с остальными людьми он — бог.

Вот почему он так счастлив.

1921

СКВОРЦЫ

Наконец в феврале потеплело. Раньше встает солнце. Напоенные лучами, спокойные утра полны обещаний.

Приятель, пишущий мне с чужбины, между прочим спрашивает: «Прилетели ли скворцы?»

— Прилетели, милый. Я напишу тебе о них побольше: знаю, что письмо мое доставит тебе радость на целый день.

Утром я вышел рано. Солнце только что встало. Небо над Борисовым садом блестело. Верхушки тополей на бульваре Фердинанда были розовые. На некоторых уже сидели первые наши гости, распевая. Несмотря на то что было довольно холодно, они трепыхали крыльями, купались в первых лучах и пели — не особенно голосисто, не особенно громко, но весело.

По дорожке проходил какой-то бедный старик в лохмотьях. Он шел, опираясь на палку и ведя на веревке тощего белого щенка.

Заслышав скворцов, он остановился и поднял к ним лицо. Взгляд его загорелся теплым, ласковым, праздничным огнем. Что сказали его удрученному заботами, чуждому всех человеческих праздников сердцу эти предвестники весны, эти друзья молодости, эти вдохновители первых любовных свиданий за городом?

Наверно, они пробудили в нем какие-то воспоминания. Родные места, поле! Какой-нибудь родничок, существовавший когда-то, и высокий тополь над ним. Или он увидел картины своего детства, ставшего ему уже чуждым, как будто не имеющим отношения к нему. Или душа этого изломанного жизнью человека вздрогнула, очарованная теми чистыми, светлыми надеждами, которые так беспричинно волнуют нас.

Бедняк долго стоял, глядел на скворцов и время от времени что-то говорил рвавшемуся вперед щенку.

Да, скворцы прилетели. Нет сомнений, наступила весна. Поле за городом блестит — свежее, чистое, прекрасное. На нем отчетливо видны тропинки, по которым то и дело медленно движутся тесно слитые силуэты молодых пар.

Скворцы прилетели. Так было и в прошлом и в позапрошлом году, — так было всегда.

Но их короткие посвистывания до того молоды и веселы! Розовые верхушки тополей так новы и прекрасны, легкие туманные испарения, возвещающие приход дня, так чисты, что мне кажется, будто я вижу эту предвесеннюю картину впервые.

1921

СТАРЫЙ ГОРОД

Где обетованная земля счастья, край поэзии, куда мы стремимся бежать, чтобы очиститься от прозы праздных часов, от повседневных забот, от гнета времени, проводимого так бесплодно? Где страна белых роз, куда ты хочешь улететь со своей милой? Страна тех чудных белых роз, которые взгляд и улыбка твоей подруги могут окрашивать в синее, красное, алое — во все цвета возвышенных чувств?

Мы вечно думаем об этом крае и постоянно его ищем. Он всегда — не здесь, никогда не близко… Он далеко-далеко… Может быть, даже не на земле… Может быть, он на какой-нибудь далекой планете, чей блеск каждую ночь сияет в небесном пространстве над нами.

А может, он там — в том странном маленьком городе, чье литографированное изображенье в старой крашеной бронзовой рамке много лет висит на стене моей комнаты.

Блуждая в поисках счастливой страны, я часто брожу по этому старинному городу, названия которого не знаю. Там поблизости плещет древнее море в зеленые скалистые берега, на которых я отдыхаю, любуясь одинокой чайкой, тяжело качающейся на волнах…

Позеленевшие воды широкого капала недвижны. В их мутных струях не отражается ничего, кроме хмурого серого неба, что глядит, далекое, с каким-то оцепенелым удивленьем.