Избранное

— Да ведь сам знаешь: горячая пора, — застенчиво промолвила Милена.

— Как замуж вышла, никуда и не ходишь?

— А куда ходить-то?

— Мало ли куда… Видно, тебе дома лучше… со Стояном-то! — насмешливо сказал Свилен.

Милена отломила веточку от соседней ивы и, потупившись, молча прикусила листик.

— Ко всему привыкаешь. Человеческое сердце изменчиво! — опять начал Свилен.

Он курил, опершись на плетень. Рядом кротко, смирено стоял его осел.

Милена продолжала нервно покусывать листок на веточке, не в силах ответить.

Эти слова Свилена задели ее; захотелось сказать ему, что он не прав. Сердце ее сильно билось, что-то страшное волновало ей грудь, не давая вымолвить слово, глаза налились слезами, которые, казалось, вот-вот посыплются градом.

— Что поделаешь? Так уж повелось с тех пор, как свет стоит: люди — без сердца… Да может, так-то и лучше, — задумчиво продолжал Свилен. — Люби одного, выходи за другого и живи-поживай… Продалась — и ладно… Лишь бы тебе хорошо было.

— Не говори так, Свилен. Ты же знаешь… — проговорила Милена упавшим голосом.

— Я не слышу.

— Ты знаешь, кто причиной, что… так вышло. Не кори меня, — так же глухо повторила она.

— Не слышу я. Подойди поближе. Уж больно ты боязлива!

— Мне пора в дом: отец болен… Я нынче свекровь одну оставила, его навестить пришла, — сказала Милена и робко приблизилась.

— А не забранят?

— Мне все равно… Я из-за них так отца не оставлю…

Свилен промолчал.

— А ты, Свилен, как живешь? — спросила Милена.

— Я-то? Я хорошо. Живу, работаю, пью… Удалой, веселый Свилен, которого ты знала, — помер. А тот, которого ты видишь, другой: хмурый, злой, пьяный! — ответил Свилен и затянулся папиросой.

Слабый свет озарил его круглое белое лицо, синие глаза, и Милена увидала, что он так же красив, как прежде, в те годы, когда они безумно друг друга любили. И она почувствовала в словах его ложь.

— Ишь ты какой, ишь какой! — промолвила она укоризненно, погрозив ему пальцем. — Вовсе и не переменился… С Кункой Поповой, слышно…

— Да я по-прежнему тоскую по тебе! — заговорил он снова после недолгого молчания. — И сдается мне, не так легко забуду тебя, как ты меня… У вас, женщин, нет ни на грош постоянства.

Голос его задрожал.

— Не говори так, Свилен… ты же знаешь, как я все время о тебе думаю… как люблю тебя до сих пор.

Сдавленные рыданья прервали ее речь. Она закрыла лицо руками.

Свилен, протянув руку через плетень, отвел одну из ее рук от лица.

— Тш! Не надо плакать! — нежно промолвил он. — Не надо. Еще любишь меня, говоришь? Да ведь это — одно мученье… Такая глупая любовь… скрытая, потаенная. Эх, вздор один! Ну, перестань, слышишь? Первый раз встретились, столько времени не видались, а ты плачешь.

— Свилен, Свилен!.. Если б ты знал, как мне плохо… Не знаешь ты, — всхлипнула она, — ничего, ничего не знаешь!

— Молчи, молчи!

Свилен притянул Милену поближе и обвил ее стройное тело крепкой мужской рукой. Она склонилась к нему на грудь, и губы их, как в прежнее время, слились в поцелуе, теперь уже греховном.

Ивы тихо, спокойно шептались о чем-то. Глухо стучала мельница. А в синем небе непрерывно мерцали частые звезды.

От мельницы донесся слабый голос старика:

— Милена… Милена! Куда ты девалась, детка?

Милена вздрогнула.

— Иду, иду! — откликнулась она. — Ах, Свилен, сколько раз, бывало, думаю: господи, хоть увидеть бы его разок, поговорить бы…

— Только поговорить?

— А что же?

— Ну, говори, говори… Я слушаю…

— Ах, Свилен, какой ты! Что не женишься? Кажется, мне бы тогда не так тяжко было, перестала бы о тебе думать… Привыкла бы к тем людям… Ах, как они мне ненавистны! Вот всегда так, коли свое сердце захочешь обмануть, — говорила Милена, поглаживая по лбу кроткого осла, который спокойно, ласково смотрел на нее.

— Марк, Марк! — начала она, обращаясь к животному. — Славный серенький ослик! Никому не рассказывай… Глупенькая скотинка, сколько раз ты был при наших встречах… Молчи, молчи, серенький Марк!

Свилен засмеялся.

Милена погрузилась в раздумье.

— Милена!.. Дочка! — снова послышался слабый голос старика.

— Иду! Иду! — крикнула в ответ Милена. — Чего он меня? Пускай подождет… Ах, Свилен!.. — тихо продолжала она. — Не знаю, любишь ты меня еще или нет, а я… Стоян — добрый, добрый, как муха… Понимаешь, ударь я его, он заплачет, как ребенок, и ничего, ничего-то не скажет… а я его ненавижу… может, за это самое… А ты сумасшедший, непутевый, но…

— Не судьба нам жить вместе, вот в чем беда, — вздохнул Свилен.

— Ты в этом виноват, ты, Свилен!

— Бедность виновата! Я ведь говорил тебе… У чужих людей живу… Все в батраках, в батраках, совсем кабальный стал. И ты бы со мной горе мыкала… Как же мне было молодость твою калечить, жизнь тебе отравлять?.. Думал я, думал… голову себе ломал — и не решился…

— Кабы сильно любил, так решился бы.

— Ты все свое!.. И прежде меня корила.

— Милена! — крикнул опять старик.

И зашелся сухим кашлем за ивами.

— Иду, иду!

— Погоди, — промолвил Свилен.

— Пусти меня, Свилен, прошу тебя… Поздно уж…

— Нет, погоди…

И он перепрыгнул через плетень.