Избранное

Лишь тогда можно будет разглядеть, кто угодил в капкан.

Он поднялся на свою вышку.

Лег навзничь.

Посмотрел на луну, на звезды.

В душу заполз червь сомнения: «Что же это за звереныш?»

Он спустился с вышки.

Внимательно пригляделся.

«Да это же Доган, сын Якуба-без-чарыков! Ва-а-ай!»

Все его тело, с головы до ног, пронизала жестокая дрожь.

«А как он хорошо пел! Ва-а-ай!»

Он провел рукой по лицу ребенка — холодное.

Схватив ружье, Ибрагимкул зашагал в деревню.

— Ва-а-ай! Ва-а-ай!

Перевод А. Ибрагимова.

Из сборника «Анатолийский гараж» (1970)

Анатолийский гараж [**]

В третий свой приезд в Анкару старый Ариф из деревни Деливиран решил забрать обратно подаренного им сыну бычка. Хотя бычок и был совсем кроха, старик порядком намаялся, пока спускался с ним на руках по дороге из Сейран-Баглары: его сын жил в одном из тамошних геджеконду. Это не мешало старику вздыхать с глубоким облегчением: «Слава те, Аллах, спас животину! Уж если мой собственный сынок так поступает, чего же от других-то ждать?»

Бычка ему возвратили неохотно, с обидой.

— Ну что вы на меня дуетесь? — сказал старик. — Вы знаете, я не из тех, кто своими добрыми делами попрекает. Этого бычка я подарил вам вместе с его матерью. А вы через пять месяцев продали корову. Хорошо хоть его оставили. Отнесу-ка я его лучше в деревню. Увидите, какой бычище вырастет. Вам же и достанется. А тут, в городе, он не выживет. Захиреет, зачахнет. Вы испугаетесь, как бы он не подох, прирежете его, а мясо продадите. У меня же он жив останется. Увидите, какой здоровенный бычище будет. Вот тогда его и заберете. А тут, у вас, он пропадет. Ты, сынок, уходишь на целый день в типографию. Невестка одна дома. Что он будет есть, бедняга? Лугов здесь нет, сена нет, воды нет. Город не деревня, геджеконду не деревенский дом. Ты ведь у меня, сынок, умница, должен понимать.

Он всячески старался умиротворить сына и невестку. А кончил так:

— Хватит тебе, сынок, супиться. Лучше помоги мне добраться до Гаража. Сумка у меня тяжелая, да еще и животина. Эта ваша Анкара — сумасшедший дом. Такси, автобусы, минибусы — и все куда-то мчатся. Ну пойдем, проводи меня.

Лицо сына все никак не прояснялось.

— Раз уж ты забираешь бычка, привези хоть барашка, — попросил он. — Я обещал приготовить кавурму для товарищей из типографии. Сам понимаешь, слово надо держать.

— Хорошо, привезу тебе барашка, — согласился Ариф. — А резать такого бычка, чтобы накормить товарищей, просто грех. Хватит с них и барашка. Не беспокойся, все будет в порядке. Пошли!

С большим трудом удалось ему уговорить сына.

Невестка нехотя поцеловала свекру руку.

— Передайте поклон маме. В другой раз приезжайте с ней вместе, — выдавила она на прощание.

Отец с сыном спустились в Мамакскую долину. Ледяной ветер острым ножом резал лицо и руки. Они миновали кладбище Асри, затем Бентдере. Ариф тащил на плече сумку, сын вел бычка на поводу. Подтаявший снег смерзся в ледяную корку. Того и гляди шлепнешься. Мимо шумно проносились автомобили. Кое-как, спотыкаясь и падая, добрели Ариф с сыном до Дышкапы.

Ни один автобус не отъезжал от Анатолийского гаража. Все дороги на много километров вокруг завалены снегом. Автобусы старые, потрепанные. Они и в хорошую-то погоду с трудом одолевают горные перевалы. А в такой гололед и выезжать страшно. Шоферам жить хочется.

Пассажиров скопилось великое множество. Кто терпеливо ждет, пока погода разгуляется, кто ругательски ругает власти: плохо следят за дорогами. Многие курят сигареты, смачно сплевывают.

Отсюда отправляются автобусы не только во все концы страны, но и в Мюнхен и Гамбург. Кого тут только нет: крестьяне с котомками, бакалейщики с товарами — мылом, сигаретами, стеклами для керосиновых ламп, леденцами, конфетами, — торговцы, которые успели сбыть все, что привезли, и даже обмыть свою удачу, больные женщины, рабочие и безработные. Снуют в толпе и какие-то насквозь пропахшие кизяком люди. Прямо среди стоящих автобусов продаются горячие бублики с маком и напитки. На самой автобусной станции пылают печки, отапливаемые бурым углем. Около каждой греется по нескольку озябших людей. Двери поминутно открывают и захлопывают. Шоферы, которым прискучило ждать, когда же наконец разрешат посадку и отправление, так и сыплют забористыми словечками.

Уже к обеду шоферу Мураду, уроженцу Карапазара, сообщили, что дорога на Шабаноз открыта.

— Садитесь, поехали! — крикнул он ожидающим пассажирам. Те тотчас принялись осаждать его старый «форд». Хлопот с ними много: каждого усади на место, приткни где-нибудь бессчетные сумки и торбы, остальной багаж размести на крыше. В задней части автобуса положили две кипы листового железа, переносную печку, швейную машинку. Сверху взгромоздились пассажиры. Пока сам шофер хозяйничал внутри, его помощник увязывал вещи на крыше.

Пассажиров набилось в автобус вдвое больше положенного, но Мурат не стал протестовать: движок у него надежный — вывезет.

Он сел на свое место, включил зажигание и крикнул помощнику:

— Кончай! Пора отправляться!