Избранное

— Тут у вас наш Бедирхан сидит, — почтительно сказал Ибрагим. — Я его зять, а это его дочь. — Он подошел вплотную к жандармам и объяснил причину их ночного прихода.

— Подойди к двери, стукни висячим замком по решетке, выйдет надзиратель, с ним и поговори, — посоветовал один из жандармов.

Ибрагим несколько раз брякнул тяжелым замком по решетке. В ночном безмолвии загромыхали отголоски железного звона. Чуть погодя, почесываясь, вышел надзиратель.

— Зачем пожаловали? Да еще в такое время? — спросил он, оглядывая Ибрагима и Эсме. Девочка спряталась за спину дяди.

— Мы слышали, нашему Бедирхану сделали операцию, Яшар-ага. Вот и пришли спросить.

— Спрашивайте.

— Муртаза-по-уши-в-дерьме рассказал всем деревенским…

— Муртаза-по-уши-в-дерьме?..

— Он самый.

Надзиратель захохотал во все горло.

— Вот осел! Я же его предупреждал, чтобы не болтал лишнего.

— В деревне сейчас переполох. Моя сестра Дженнет плачет, убивается.

— Я же пошутил, джаным, — опустив голову, признался надзиратель. — А он уже и разнес по всей округе, трепло чертово!

— Правду говоришь, Яшар-ага? Сама сестра со мной не пошла, дочку прислала.

— Говорю же тебе, я пошутил. — Надзиратель поцокал языком. — Хочешь, позову его, сам увидишь. Конечно, свидания в такое время не разрешаются, ну да ладно. Подождите его здесь.

Надзиратель открыл вторую дверь, вошел внутрь. Через несколько минут показался ни о чем не подозревающий Бедирхан.

Увидев зятя и дочь, он удивился, встревожился.

— Что случилось, зятек? Уж не беда ли? — спросил он, хватаясь руками за решетку.

— У нас, слава Аллаху, все в порядке. А как ты у нас, здоров ли? Мы слышали, тебе сделали операцию. Но вот Яшар-ага — да благословит его господь — говорит, будто это шутка, на самом деле не так.

— Не так, не так, — сказал надзиратель.

Бедирхан посмотрел на дочь, затем перевел взгляд на тюремщика.

— Опять ты какой-нибудь номер отколол, Яшар-ага?

— Да нет, что ты на меня наговариваешь, дурная голова. Мимо проезжал на ишаке Муртаза-по-уши-в-дерьме, спросил. Каждый раз спрашивает, надоел, просто сил никаких. «Ну, ладно, — подумал я, — сейчас я над тобой подшучу». А он по всей деревне разнес…

— Да уж, никого не обошел.

— Здоров я, зятек, — сказал Бедирхан и добавил, обращаясь к Эсме: — Как ты там, доченька?

Эсме поцеловала отцу руку.

— Хорошо, папочка.

— А как твои братья?

— И они хорошо. Целуют тебе руки.

— Не озорничают?

— Нет.

— А как там скотина?

— Хорошо.

— А мать?

— Хорошо. Только за тебя беспокоится.

— Скажи, чтобы не беспокоилась. Здоров я.

На прощание Бедирхан поцеловал дочь.

— Передай селям матери и братишкам.

Ибрагим с Эсме вышли, и Яшар-ага снова запер дверь на замок.

* * *

Через два дня Дженнет ощипала курочку, взяла горшочек с йогуртом, нарвала огурчиков, накопала картошки — положила все это в торбу и отправилась в тюрьму. Стоя у входной двери, Яшар-ага обыскивал всех посетителей, проверял передачи. Дженнет он пропустил, не осматривая.

— Ладно, ладно, проходи, — сказал он с улыбкой.

Глаза у Дженнет были все еще опухшие, губы обметанные.

— Ах, Яшар-ага, ах, Яшар-ага, — покачала она головой, — человек ты вроде степенный, солидный, а в голове у тебя ветер гуляет. — И подошла к решетке, где ее уже поджидал Бедирхан.

Перевод А. Ибрагимова.

Из сборника «Цена жизни» (1973)

Цена жизни

Взвалив себе на спину больную дочь, Садуллах Якар, кряхтя и отдуваясь, спустился по лестнице хана. «Прибрал бы мою душу Аллах! — сетовал он про себя. — Чтоб я сдох!» Ему было неловко, стыдно перед дочерью, хозяином хана, немногочисленными его постояльцами. Вслух он ничего не сказал, но на душе было жуть как погано.

— Поживее, такси ждет! — крикнул хозяин хана.

Согнувшись под непосильной тяжестью, Садуллах старался идти быстро, как только мог.

Машина стояла у бровки тротуара. Шофер, то ли из Аданы, то ли анкарец, хотел было выйти открыть дверцу, но раздумал.

Садуллах подошел к такси, опустил дочь на землю. Ее платок слегка сбился, открыв заплетенные в две косы волосы. Дул резкий анкарский ветер. К тому же стлался туман, погода стояла отвратительная. Глаза у дочери были закрыты. Одной рукой Садуллах подхватил ее под мышку. «Ах, доченька, — простонал он про себя. Он готов был расплакаться. — Не было у тебя радости ни в родной семье, ни замужем. — Он обнял ее. — В нашем, будь он неладен, доме ничегошеньки ты не видела, кроме голода да холода», — думал старик, пытаясь открыть дверцу такси. Дергал, дергал за ручку — ничего не вышло. Посмотрел на шофера. Тот соизволил протянуть руку, открыл дверцу изнутри. С великим трудом Садуллах уложил дочь на заднем сиденье, поудобнее пристроил ее голову, потом вернулся в хан, к хозяину.

— Аллаха ради, Мустафенди[99], не забудь наказать шоферу нашего автобуса, пусть передаст лавочнику Хамди в Невшехире[100], чтоб наши крестьяне мигом достали и переслали мне поручительство. Скажи адрес твоего хана, пусть он им сообщит, ради Аллаха!

Вышел из хана, залез в такси.

— В какую больницу, отец?

— В Ходжаттепе, сынок, в Ходжаттепе.