Избранное

Тут он вдруг увидел драные ботинки на ногах у Садуллаха, большой палец левой ноги аж выскочил наружу, одежонка вся в заплатах, хотел сказать: «Ну и хороши же вы, оборванцы», но раздумал. «Боже, уж если человек едет из Невшехира в Анкару, неужели не догадается надеть новые ботинки, натянуть приличные штаны, пиджак накинуть? Эти крестьяне никогда людьми не станут! Вот сейчас в этой рвани пойдешь к депутату от Ичеля. Ох-хо-хо! Ну да поможет тебе Аллах!»

Садуллах вздохнул.

— Послушай, что я подумал, Мустафенди. Сейчас я отсюда пойду на площадь Хергеле, похожу по Саманпазары, там надо мной появится птица и она бросит мне грязный сверточек. Пока всякая там полиция не заметила, я потихонечку нагнусь, подберу его и прямиком сюда. Вместе с тобой развернем этот сверток, а там три тысячи триста лир! Ты скажешь, тебе три тысячи лир нужно, а что будешь делать с тремя сотнями? А это на всякие расходы. Великий Аллах видит сверху, в какой я беде. Доктора не видят, а он видит. Я очень люблю своего Аллаха, Мустафенди. Столько раз я был ранен на войне, столько перенес горя, но вот Аллах не допустил моей погибели. Правда, он не допустил моей гибели, чтоб я еще маленько помаялся, это ясно. Достаточно уже и того, что мы дышим. Так что моя жизнь принадлежит ему. И под конец на дочку мою напустил хворь. Но и от этой хвори он ее избавит. До сих пор он не сделал мне никакого добра, но на этот раз сделает, назло всем моим недругам в деревне. Никто не споет над моей бедной Джемиле отходную. Иншаллах, как резвый жеребенок, прибежит в деревню.

Хозяин хана улыбнулся:

— Иншаллах!

Он снова посмотрел на палец, выглядывающий из драного башмака. «Ох уж эта нищета, — пробормотал он про себя. — Ох уж это простодушие».

Депутата от Ичеля он застал после третьего звонка. Человек он холостой, домой приходит только спать и вообще связаться с любым депутатом меджлиса — дело практически невозможное, но, что бы там ни было, на этот раз Мустафенди связался. Рассказал все. «Пусть завтра приходит утром», — разрешил тот и дал свой адрес. Мустафенди долго думал, как Садуллаху найти этого типа. Будь старик немножко посмекалистее, догадайся сесть на автобус, а ведь он кроме такси не знает другого транспорта. И без того у него шиш в кармане. Как снег под теплым ветром, тают у бедолаги деньги. Долго раздумывал об этом хозяин хана, словно это его личное дело.

Джемиле всю ночь стонала и плакала. Отец встал, пошел, разыскал дежурную аптеку, купил лекарств. Принес маленькую бутылочку простокваши. Ложки у них не было. Мустафенди дал свою, чайную. Ею Садуллах покормил дочку. Утром по анкарским громкоговорителям с полчаса читали эзан[103]. Садуллах поднялся с постели, сделал омовение, помолился. Молился он долго-долго. Со стороны Кале, Енидогана слышалось дружное пение петухов. Как же длинны ночи для больных, господи! Совсем плоха стала Джемиле за эту долгую ночь.

Садуллах с запиской в руке долго бродил в холодном тумане, искал улицу Айтен, что напротив печатного двора. Спрашивал в кассе спортивной лотереи, в пекарне, у парикмахера. Наконец он выбрался на улицу Айтен. Постучал в дверь одного дома, что стоял в саду. Депутат от Ичеля сидел за столом в вельветовых брюках и теплой рубашке с открытым воротом.

— Проходи, проходи, папаша! Сюда. Стало быть, ты из нашей Каргалы? А чей ты будешь? Как с урожаем в этом году в Каргалы? Как поживают соседи? Налоги тяжеловаты, не правда ли? И цены опять здорово подскочили. Когда эти умные головы научатся править страной? Я им каждый день задаю этот вопрос в меджлисе, но, что поделаешь, у меня нет длинной бороды и слова мои повисают в воздухе! У тебя кто-то заболел? Что с ней? Ну-ка иди сюда поближе, давай-ка рассказывай, прошу. Только покороче, потому что у меня много других важных дел. Говори сразу, чего ты от меня хочешь. — Пожалуйста, поскорее говори, папаша!

— Аллах, Аллах, — только и смог промолвить старик.

— Только поскорей, поскорей, — повторил депутат от Ичеля.

— Я привез свою дочь. Здесь есть больница Ходжаттепе, ты ее знаешь? Почтенный депутат, откуда Садуллах возьмет три тысячи лир? Уже не то здоровье, не тот возраст у Садуллаха, чтоб раздобыть три тысячи. А я хотел, чтоб мне сделали в деревне поручительство, но староста уехал на рынок, я просил соседей в деревне, они пришлют мне вдогонку, а иначе откуда взяться у такого бедняка, как я, трем тысячам лир?! Никогда в жизни. Моя дочь Джемиле жалуется на боль в голове. Лежит в хане и все время стонет. Опять же возьми хан — нужны деньги, возьми такси — снова деньги. Мы ведь приехали в Анкару лечиться, а нас без конца грабят. Такие вот мои дела. Тебе все как есть рассказал. Суди сам.

Депутат быстро открыл ящик стола, вынул карточку. Написал что-то на ней с обеих сторон.