Избранное

Она ушла, а Лайош принялся разбираться в услышанном. Но, как ни вертел он ответы Тери, из всего этого более или менее в строку ложилось лишь одно — барин так заботится о Тери, что заставляет жену показывать ему, есть ли суп в кастрюле. И барыня все это терпит? Везя очередную тачку с землей, он увидел хозяйку в окне: съежившись в своем свитере, она присматривала за паркетчиками. Лайош вдруг ощутил к ней, беззастенчиво обманываемой женщине, прямо-таки братское сочувствие. Остатки супа в кастрюле, заигрывающая с хозяином манекенщица, фраза Тери: «Что может быть лучше нарядного, красивого барина» — все это потеряло теперь свой цвет, место, четкий смысл, расплылось в неясные, не поддающиеся разумению пятна, из которых вырастали какие-то темные колонны, от этих колонн вытягивались отростки, соединяясь в странный остов, а то, что Лайош узнал в последнее время про Тери, барина и хозяйку, клубилось в этом остове, становясь арками, стенами, окнами, и наконец перед Лайошем вздымалось черное, страшное, зыбкое сооружение. Что-то убрать, убавить в нем более нельзя было — только разве что разрушить совсем. Правда или неправда? — только и мог спрашивать тот, кто затаился, дрожа, в этом мрачном сооружении. Не раз Лайош, расправляя спину, вздыхал освобожденно: неправда! А через несколько минут, вновь налегая на лопату, вдруг вспоминал грустное выражение, мелькнувшее у барыни на лице. «Если б у нее голова была на плечах, пошла бы. Да только нет у нее головы». Теперь-то ему ясно, каких это господ попробовала Тери. Но тут он слышал, как барыня кричит и сердится в доме. Нет, все же не может быть. Вон как она храбро пошла тогда на серба… А если и правда, то она ничего не знает. Но почему она с таким заискивающим видом бросилась мужу на шею?.. Нет, не понять этих женщин. Он вспоминал, как Тери держится с барыней. «Ну, барыня наша тот еще фрукт», — сказала Тери в Будадёнде, и мнение это было постоянно написано у нее на лице. Уж Тери-то за барыню не опасалась, все равно, о чем бы ни шла речь: о мастеровых, или о приближающемся первом ноября, или тем более о муже. Было здесь и некоторое злорадство: ага, мол, попробуй, каково это — столько несчастий сразу; но она сама же и предсказывала с еле скрытым сожалением, что барыня, вот увидите, выйдет сухой из воды. Но и хозяйка не витала уже над всем и над всеми с невозмутимо чистой душой. Лайош заметил, как она поглядывает на Тери, которая чувствовала себя среди ухаживаний и двусмысленных словечек мастеровых как рыба в воде. В доброжелательно-снисходительном этом взгляде он обнаружил зависть. Словно барыня и сама когда-то резвилась вот так же, а теперь лишь с тайным вздохом вспоминает о тех временах. Странно было и то, что ее так сильно занимали ухажеры Тери. «Лайош, у вас новый соперник», — показывала она в окно, где Тери разговаривала с молодым мастеровым, который первый раз появился в доме. У того было большое белое лицо, почти болезненное на вид, и зачесанные назад волосы; куртка и брюки в пятнах скипидара. Лайош не ответил. Если бы это был настоящий соперник!

Однажды вечером появился и сам барин. Хозяйка и мастеровые давно ушли, а Лайош, как обычно, ходил по тротуару напротив дома. Ночь обещала быть холодной, облака оставили вокруг луны чистый просвет. Серая штукатурка на стенах где сливалась с темнотой, где казалась чуть ли не белой в лунном свете. От распятия на углу кто-то шел, быстрыми шагами, громко скрипя шлаком, и, не дойдя до Лайоша, свернул через дорогу к дому. «Вы к кому?» — крикнул Лайош, чувствуя небольшое стеснение в груди. «А что? Вы — сторож?» — обернулся тот, уже от входа. Лайош поспешил туда. «Вы меня не знаете?» — спросил пришедший, становясь так, чтобы его стало видно в свете луны. «Как не знать, — забормотал Лайош ошарашенно. — Что прикажете, господин доктор?» Все время, пока строился дом, барин был где-то так высоко над ними, что теперь, когда он появился, ревность Лайоша не смела соперничать с угодливой готовностью служить барину. «Я по делам здесь был, недалеко, — сказал барин, — вот и подумал, посмотрю, движется ли строительство… Как, даже дверей еще нет?» «Все остальные двери уже навешены, а эту делают особо, из дуба», — объяснил Лайош. Барин вынул из кармана фонарик и посветил туда-сюда в пустой комнате. «И до сих пор еще не красили?» — провел он пальцем по двери. Подошел к окну, высунул в незастекленную раму руку. Затем кружок желтого света пробежал по нециклеванному паркету. «И на второй этаж ходите по времянке? Как же они хотят переезжать на следующей неделе?» «Лестницу в понедельник обещали», — ответил Лайош. Барин поднялся наверх и больше не задавал вопросов. Он распахнул дверь в ванную, еще без замка. Мгновение перед ним плыла, переливаясь волшебными бликами, фаянсовая облицовка. Барин и наверху сунул руку в пустой проем окна; фонариком ощупал нишу, где будет ложе барыни, и вышел на террасу. Лайош не отставал от него.